На грани полуночи
Шрифт:
«Пересчитай птиц». На первом рисунке было изображено озеро с летевшими над ним девятью дикими гусями. На втором – два орла, сидевшие на ветке.
На третьем – водопад и ни одной птицы, а отсутствие птиц Лив приравняла к нулю.
Утес без птиц.
Семь лебедей.
Девять чаек на пляже. Семь уток в пруду.
Девять, два, ноль, ноль, семь, девять, семь. Отлично, она посчитала. Ну и что?
Эй, кто-нибудь? И что, черт возьми, означает ИК? Или Б63?
Должно быть, не хватает какой-то важной части информации. Это сводило
Лив встала, сердито вздохнула и зашагала по коврику, пока не поняла, что стоит у окна и смотрит вниз на волны, сливочной пеной омывающие песок.
Высоко в ярко-белом небе плыли облака. Лив приложила бумагу к стеклу, разглаживая порванный край, который разодрала пятнадцать лет назад, чтобы засунуть сложенный пополам лист бумаги в лифчик.
Окно освещало бледный краешек, где была оторвана полоска волокнистой бумаги. Под ней оказался слой бумаги потоньше, который тянулся выше, чем думала Лив, вплоть до строки с шифром. Лив убрала бумагу от окна и взглянула на нее сверху.
Она снова стала похожа на самую обычную бумагу.
Лив приложила ее к стеклу. В животе все сжалось, когда она посмотрела на эту более бледную полосу. Порывшись в папке, она вытащила обложку от альбома Кева, заляпанную мокрыми пятнами. Внутри этих двух кусков потрепанного картона находилась вторая половинка листка, на котором Кев написал свою роковую записку. И которую она разорвала пополам.
Лив вытащила ее и разгладила волокна по краю, жалея, что под рукой нет лупы. Но она и не требовалась, поняла Лив, когда соединила обе части. Невооруженным глазом было видно, что некоторые свободные волокна были окрашены чернилами. Сердце Лив забилось сильнее.
Во время учебы за рубежом она занималась бумажной реставрацией в библиотеках Восточной Европы. У нее был наметан глаз, и она научилась прикасаться к бумаге осторожно.
Лив сложила обе части и разгладила оборванный кривой слой по нижнему листку, надеясь, что именно так изначально выглядела записка. Следы чернил совпадали с последней буквой в последнем слове – QPRI, что при расшифровке превращалось в ПВЭФ.
Под буквой I слабо виднелась ломаная линия. Собственно, это была совсем не буква I. Это был буква L. Пятнадцать лет назад Лив оторвала нижнюю черточку буквы L. Она чуть не закричала, вспомнив ключ Шона. Шифр L, по совпадению, соответствовал букве L в алфавите. Значит, это было не ПВЭФ, а ПБЭФ.
А эту аббревиатуру она знала. Она вертелась у нее в голове, сводя с ума, словно отпечаталась на внутренней стороне век. Лив почти видела ее наяву, чувствовала запах чернил и бумаги. Слышала хлопающий звук печати с датой, ставящейся на карту, где уже есть куча других дат.
На карту, которую вкладывают в библиотечную книгу. Кев остановил ее на выходе из библиотеки. «Публичная библиотека Эндикотт-Фоллз». ПБЭФ. Господи.
Она прикрыла руками рот и разрыдалась.
«Пересчитай птиц». Она пересчитала, но теперь возник вопрос, к чему относится это семизначное число: адрес, номер телефона, банковский сейф? Но если ПБЭФ – это библиотека, то Кев должен был иметь в виду номер книги. 920.0797.
ИК – это, наверное, историческая коллекция. Значит, речь идет о старой книге из первоначальной библиотеки Августа Эндикотта, которую подарили городу после его смерти. Что идеально подходило, так как с Б63 начиналась кодировка старых книг. Ну конечно!
О боже, как все просто и банально. Как чудесно и ужасно. Столько лет страданий, а все из-за нескольких потерянных бумажных волокон!
Как она могла не узнать эту комбинацию? Как это могло от нее ускользнуть?
Лив испытывала и замешательство, и восторг одновременно.
Она прижала ладони ко рту, заглушая крики триумфа и превращая их в еле слышный писк. Потом схватила телефон, который оставил ей Шон, и набрала его номер. Вне зоны. Ей захотелось взвыть.
Она вся измучилась, была готова вот-вот взорваться, а поделиться полным восторга и эйфории моментом оказалось не с кем. Лив ходила по комнате, все еще изредка попискивая и прыгая вверх-вниз. Сжимая в руках телефон, она заставляла себя дышать полной грудью. Жаль, что у нее нет родных, с которыми она могла бы поделиться такой головокружительной победой.
Эта мысль напомнила ей, что прошло уже три дня, с тех пор как она в последний раз говорила с родителями. А это грубо. К тому же на волне триумфального прорыва мир нравился Лив гораздо больше, чем раньше.
Набрав номер, она приготовилась к лекции на повышенных тонах.
– Эндикотт-Хаус, – ответил голос матери.
– Привет, мама. Это я, – сказала Лив. – Я хотела, чтобы вы знали, что…
– Ох, Ливви. Я думала, ты никогда не позвонишь. – Голос матери прерывался всхлипами.
– Мама, я в порядке, – заверила ее Лив. – Я говорила тебе в прошлый раз, что просто затаилась, пока мы…
– Твой отец, Ливви… – Фраза оборвалась.
Страх ледяным ножом пронзил сердце Лив. Она опустилась на диван, колени стали резиновыми.
– Что с папой?
– У него был тяжелый сердечный приступ на следующий день после того, как ты исчезла. – Мать помолчала и прерывисто вздохнула, борясь со слезами. – Шок… Это было для него чересчур. Ты же знаешь, такие приступы у него не впервые. Это была капля, Ливви. Последняя капля.
– Как папа сейчас? – спросила Лив. – Он в сознании?
– Я была с ним весь день и всю ночь, – тихо ответила мать. – Не ела, не спала и пришла домой посмотреть, не звонила ли ты.
– Мама, – голос Лив прозвучал резче, – расскажи мне о папе. Как он?
– С ним сейчас Блэр, – проговорила мать уже увереннее. – Блэр был для меня опорой. Как скала.
– В каком состоянии находится папа? – отчаянно повторила Лив.
– Возвращайся домой. Пожалуйста, Ливви. – Голос матери звучал так, будто ее душат. – Я прошу тебя. Он то приходит в себя, то опять теряет сознание, но постоянно спрашивает о тебе.