На грани тьмы
Шрифт:
— Я думаю, ты ошибаешься. Настоящая буря только начинается.
Глава 55
Лиам
День двенадцатый
Лиам ничего не мог с собой поделать. Его самозащита ослабла, нервы оказались на пределе.
Ужасные воспоминания нежданно-негаданно обрушились на него. Горе и печаль грозили его захлестнуть. Он уже проходил через это раньше.
Каждый раз, когда он смотрел на Ханну, он видел Джессу. Чувствовал кровь на своей коже, нож
Он спас ребенка — своего племянника — но не мать. Не Джессу.
Он потерял свою невестку. Потерял единственную женщину, которую когда-либо любил. Сколько бы умений и талантов у него ни было, он не смог ее спасти.
Лиам уставился на свои руки.
Он рожден солдатом. Его руки созданы для причинения боли, для уничтожения врага, для того, чтобы плохие парни никогда не добрались до дома.
Он выполнял грязную работу, чтобы другим никогда не пришлось это делать.
Убийство единственное, в чем Лиам хорошо разбирался. Он знал, как лучше сломать человеку шею, как перерезать горло, каждую артерию в человеческом теле и сколько времени нужно, чтобы тот истек кровью. Он мог убить человека с девятисот ярдов.
Теперь эти знания совершенно бесполезны. У него имелись навыки полевого медика, как и у всех спецназовцев, но он боялся, что этого будет недостаточно. Не для этого. Не для того, что поставлено на карту.
Ханна и ребенок внутри нее. Они прошли через слишком многое. Вместе боролись, сражались и истекали кровью.
Лиам не собирался снова потерпеть неудачу.
Он не позволит ей умереть.
Лицо Ханны исказилось в абсолютной сосредоточенности и концентрации, в безмерной боли. Ее длинные каштановые волосы намокли и завились на лбу, на щеках. Ее тело напряглось, сухожилия на шее вытянулись.
Ханна закричала. Высокий, панический животный крик ужаса и страдания.
Сердце Лиама заколотилось от адреналина и страха.
— Ханна!
Он сжал ее руку. Это была ее «плохая» рука, ее деформированные пальцы оставались жесткими и неподатливыми под его ладонью. Здесь не было ничего уродливого. Ничего.
Ее рука стала боевой раной. Боевым шрамом. У него полно своих.
Ханна не реагировала на его прикосновения. Ее закрытые глаза быстро двигались под веками. Кожа стала абсолютно белой, каждая веснушка выделялась, как кровь.
Ужас скрутил его изнутри.
— Ханна. Ты меня слышишь?
Она пробормотала что-то нечленораздельное. Она явно бредила.
Лиам наклонился над ней, обхватил за плечи, нежно тряс и звал по имени.
— Ханна, Ханна! Вернись. Очнись. Открой глаза.
Она не очнулась. Она не открыла глаза. Ее тело обмякло в его руках.
Его мозг перебирал варианты и оценивал ситуацию. Его обучение взяло верх, мышечная память о неотложной медицинской помощи в полевых условиях, о людях с ампутированными конечностями и истекающих кровью на песке.
Лиам приложил подушечки пальцев к ее пульсу. Тусклый, нитевидный, такой слабый, что он сомневался, что вообще
Ханна не дышала.
Страх пронзил его насквозь. Он слегка откинул ее голову назад и приподнял подбородок, убедившись, что дыхательные пути чисты. Сделал тридцать нажатий грудной клетки, сцепленными руками, одно за другим. Он продолжал снова и снова.
Ее губы были теплыми, но безжизненными. Под его руками ее грудина казалась хрупкой, как стекло.
— Дыши, черт возьми, дыши!
Призрак вскочил на ноги. Он кружил по матрасу, попеременно скуля и рыча, делая паузы, чтобы обнюхать безжизненное лицо Ханны, ее обмякшие плечи. Он низко и недоуменно заскулил, что звучало вполне по-человечески.
— Я пытаюсь, — проговорил Лиам, его голос стал тихим, когда он начал делать очередную серию компрессий. — Я правда стараюсь.
Слезы собрались в его глазах и потекли по изрезанным щекам вниз, в бороду. Он едва замечал. Ему было все равно.
Он только хотел, чтобы Ханна жила, чтобы она открыла глаза и посмотрела на него с этой блестящей, прекрасной улыбкой, чтобы он мог сказать ей, что ему жаль, жаль всех.
И Ханну. И Джессу и Линкольна. И его маленького племянника. И этот проклятый мир, который украл всех, кто имел значение, всех, кто был добрым, хорошим и хоть чего-то стоил.
Проходили бесконечные секунды. Время замедлилось. Огонь потрескивал и шипел. Призрак скулил. Его собственный пульс громко стучал в ушах. «Давай, давай!»
А потом Лиам молился, умолял, торговался с тем Богом, который жил там, за звездами, — Богом, от которого он давно отвернулся. «Просто позволь ей жить. Ей и ребенку. Возьми меня вместо нее».
Он отдал бы тысячу жизней, чтобы спасти Ханну. С радостью обменяет себя на нее. Пойдет на любую фаустовскую сделку.
Лиам не заслуживал быть здесь. Он потратил годы своей жизни в горькой изоляции, воюя с миром.
Она не была Джессой. И никогда не сможет стать Джессой. Никакие уговоры, мольбы или дьявольские сделки никогда не вернут Джессу.
Лиам потерял ее, потерял своего брата-близнеца.
Линкольн, с его громким смехом, общительным характером, шумный и веселый, он совсем не походил на Лиама. Линкольн, который всегда был рядом с ним, даже в их детстве, в годы, потерянные из-за пьяного, буйного отца.
Даже разделенный сотнями миль и годами отчуждения, его близнец всегда оставался рядом с ним.
И Джесса, его сердце, первая и единственная женщина, которую он любил.
Лиам плакал. Он плакал о том, что сломалось внутри него и что он никогда не сможет исправить. Обо всех случаях, когда он подводил людей, которых должен был защищать больше всего. Об эгоистичных ошибках, упущениях и самоотречениях, которые позволили ему уйти от мира, изолировать себя от горьких разочарований, но также и от радостей, побед, маленьких моментов, которые значили все.