На грани веков
Шрифт:
Фрейлейн указала ему — да вон же он сидит с пятью товарищами. Все такой же взъерошенный, но в воскресной одежде, уже раскрасневшийся, он как раз в это время поднимал кружку и хвастливо разглагольствовал. Оглянулся он только тогда, когда кельнерша толкнула его в спину, видимо, желая убедиться, верно ли, что этот мужик его знакомый и не следует ли его выдворить вон. Друст, повернул бороду, вытянул шею, заморгал глазами, затем вскочил и облапил Мартыня так, точно и впрямь хотел выдворить его отсюда. Но нет, он подтащил его к своему столу и представил друзьям. Фрейлейн успокоилась и ушла за седьмой кружкой.
Друст был в приподнятом настроении, появление друга привело его в подлинный восторг. Всю
Но, видимо, и старый друг понемногу сообразил, что тут нужно что-то другое, он утих, призадумался, и Мартыню удалось подробнее рассказать о своем несчастье. Друст оттолкнул пивную кружку, оперся головой на ладонь и выслушал все до конца. Да, только судом, иного выхода нет. Но что ему ведомо о судах? И все же голову вешать не стоит, завтра же что-нибудь придумают, приглядятся, порасспросят.
Вдруг он вскочил и бросился к какому-то долговязому и костлявому, сильно потрепанному юноше, на вид вроде бы из господского сословия. Принялся рассказывать ему что-то, разводя руками, время от времени оборачиваясь и указывая на Мартыня. Мартынь оправил кафтан и приготовился подойти, как только позовут, — может, это и есть спаситель. Но юноша даже не взглянул в его сторону, что-то ответил и поплелся к двери, и все же Друст вернулся улыбаясь, точно нес радостную весть.
— Это писарь из той конторы, с которой мы постоянно дело имеем, правда полунемец, а так неплохой парень. Сам он в таких делах ничего не смыслит, да зато его начальник латыш когда-то служил в судах, тот уж наверняка знает. Завтра я свожу тебя туда. Допьем пиво и пошли домой, надо же проспаться, чтоб голова прояснилась.
В чердачной каморке он уложил Мартыня на лавку, а сам растянулся на полу, подстелив один кожух.
— И не так доводилось спать! В лиственском лесу ладно еще, если охапка еловых веток есть.
Мартынь не очень и противился — только теперь, когда появился хотя бы проблеск надежды, он почувствовал, как вымотал его этот долгий путь в Ригу. Но спать он не мог, ведь столько надо обсудить, столько рассказать. Прежде всего он стал рассказывать о своем посещении дома Альтхофа и спросил, не знает ли Друст, может, Юрис продал свой дом какому-то Георгу Атогену? Где же это он теперь? Грузчик сплюнул.
— Где он теперь? Да там же, где и был, не продавал он дом старого Альтхофа. Мастерскую расширил, десять подмастерьев теперь у него работают — а старику и пятерых хватало.
— То есть как это там же? Да ведь на воротах написано — Георг Атоген.
— Вот то-то и оно, что он и есть этот самый Атоген.
Мартынь даже сел от изумления.
— Он сам? Да ведь он — Юрис Атауга.
— Был Юрис, да сплыл. Мало ли в Риге таких латышей — нагребут денег, возьмут за себя немок, да и перекрашиваются на немецкий лад. Мои дружки, старые рижане, могут не один десяток этаких насчитать. У латышского мужика из задка телеги вывалились, вот какие немцы! Дерьмо они, и весь сказ.
Мартыню это казалось вовсе немыслимым. Его Юрис — и вдруг Георг Атоген! Рассудок не в состоянии был этого осмыслить.
— Ты брось!.. Наш Юрис не дерьмо! Помнишь, как вы взгрели сосновского управителя…
— Ну, тогда!.. Тогда он был парень что надо. Вместе и убежали. Он поступил в солдаты к шведам, я нашел работу у грузчиков. Ладно. Ты бренчишь своими шпорами, я корабли гружу, у тебя шикарный мундир, у меня спина в кострике, да зато чаще водится грош в кармане. Ладно. Ты окрутил мамзельку и нажил добра, а я кем был, тем и остался, но ведь к тебе-то клянчить не хожу! А когда ты со своей барыней едешь в лакированной коляске и я с тобой здороваюсь, так ты хоть морду не вороти. Мразь этакая! Да разве ж мы не вместе в Ригу направились, разве в Лиелвардском лесу не под одной елкой спали, друг дружке спину грели? А теперь он тебя даже на порог не пускает?! Стерва он, твой братец.
Тут он дважды сплюнул. Слушая его, Мартынь припоминал все, что довелось видеть во время солдатчины и наблюдать в доме брата. А он еще сегодня, точно нищий, звонил у его дверей; Мара подглядывала сверху, отогнув занавеску, а потом в оконце двери, ей наказано было ни за что его не впускать. Юрису уже нет дела до того, зачем потащился в этакую даль его брат и какие несчастья на него свалились. Да ведь и Юриса-то больше нет, а Георг Атоген — это же вовсе чужой человек, он же не выносит мужицкого духа. Еще немного, и кузнец сплюнул бы, как и Друст. Да только тот как раз рассмеялся.
— Кучера у них нет, видно, денег еще маловато, а туда же гонятся за большими. Купил кучерский кафтан и шапку и, когда хочет покатать благоверную, напяливает его на одного из подмастерьев, который даже и кнутом-то щелкнуть не умеет. Сволочь он, вот и весь сказ.
Потом он расспросил об Инте и остальных. Мартынь мог бы рассказывать хоть до утра, и умолк он, только когда Друст захрапел. Вскоре сон одолел и его.
Утром Друст отвел Мартыня в контору, помещавшуюся в небольшом домике у самого городского вала. В передней дожидались ломовые извозчики, грузчики и тому подобный люд из портовых рабочих. Полунемец уже сидел в своей комнате за огромным столом, заваленным бумагами и всякими пакетами, и маленьким ножичком чинил гусиные перья себе и, видимо, начальнику — те, что получше, он откладывал отдельно. Мартынь и на эту работу взирал с величайшим почтением, но чинивший перья не обратил на него ни малейшего внимания. Старший писарь еще не пришел, надо было ждать в передней, когда позовут. Долго ждать не пришлось, писарь высунул голову в дверь и кивнул обоим. Начальник, господин средних лет, очень обходительный, бегло говорил по-латышски. Терпеливо выслушал он длинный, перечень мужицких злоключений, правда, ничего не переспросил, а под конец даже стал слушать несколько нетерпеливо. Сам он ничего сделать не может, но у него есть знакомый, который занимается подобными делами. Потомственный бюргер, тоже потерпевший от дворян, поэтому за небольшое вознаграждение берется вести крестьянские тяжбы; кое-кто с его помощью сумел добиться справедливости. Сейчас, правда, некогда, пусть Мартынь зайдет после четырех, и они сходят к этому человеку.
Теперь надежда забрезжила ярче, только время до пяти тянулось слишком медленно. Господин из конторы сдержал слово, — сразу же после пяти вышел и повел Мартыня к адвокату. Идти рядом Мартынь не осмелился, шел чуть поодаль, чтобы барину не пришлось стыдиться мужика в грязных сапогах, только следил, чтобы он не затерялся в толпе и не скрылся из виду — ведь тогда все пропало! На лестничной площадке провожатый остановился и сказал Мартыню:
— Господин, к которому я тебя привел, большой чудак, но ты не бойся, он не мошенник, хоть деньги любит… Да, а они есть у тебя?