На грани
Шрифт:
За эти шесть лет Анна совершенствовалась в искусстве касанья, поглаживанья. И все это время грань между чувственным и сексуальным была тонкой, как проблеск мысли, но плотной, как страсть. Она не понимала, как можно спутать одно с другим.
Но перейдя сейчас эту грань и вновь касаясь взрослого тела, она поражалась, сознавая, сколь многому научилась за эти годы. Насколько же сильнее она теперь чувствует, и, что приятнее всего, — чувство порождает она сама. Каким неодолимым эротизмом, как это стало ей ясно теперь, полнится подобная
Его упорное нежелание отвечать на ласку лишь сильнее разжигало ее. Она скользнула рукой по его животу к члену, еле заметно напрягшемуся в предчувствии касанья. Ей хотелось длить и длить это касанье. В этом была одна из его привлекательностей как любовника — умение дать соблазнять себя, он не боялся ее желания и не смущался им. Возможно, и он с годами переменился, став таким, каким его сделали возраст и брак. Возможно, встретившись лет двадцать назад, они бы и вполовину не так сильно упивались друг другом. Но тянуло их не только к сексу — так же властно манили, соблазняли запретное, тайное, лишь слегка приоткрытое, влекущая откровенность незнакомцев. В блекнущем свете сумерек то, что они говорили друг другу, было не менее эротично, чем то, что они делали.
— Давай-ка перейдем к тебе, — сказала она и оперлась на локоть, чтобы видеть его лицо, в то время как пальцы ее продолжали шарить по его телу. — За какие это мерзкие секреты тебе требуется искупление? — Она легонько ткнула его под ребро. — Давай, выкладывай, а мы послушаем!
Глаза его распахнулись.
— Эй! — И потом: — Не прерывайся! Мне это нравится!
— Вот и отвечай тогда!
— Зачем это?
— Потому что теперь твоя очередь в исповедальне. Хочу подвергнуть тебя перекрестному допросу.
Он с улыбкой покачал головой.
— Предупреждаю, что я умею уходить от ответа. Под давлением я прибегну к помощи пятой поправки.
— Если не станешь отвечать, я перестану тебя гладить.
— Ладно, ладно, сдаюсь. — Он открыл глаза и теперь глядел вверх, прямо на нее. — Ты ведь уже все знаешь обо мне, Анна. Я женатый мужчина, которому не следовало бы здесь находиться, но который не находиться здесь не может. — Он улыбнулся. — Возможно, виновата в этом ты. Сначала — как его звали? — Крис, теперь я. Возможно, ты принадлежишь к типу женщин-сирен, своим пением заманивающих женатых мужчин на подводные рифы, а, как ты думаешь?
Она засмеялась, но оба они знали, что это не так. Настоящая сирена слышит только себя саму и совершенно глуха к пению других. А в голове у Анны какие только песни не запечатлелись.
— Ерунда! Ты просто хочешь опять вернуть разговор ко мне.
— Ладно. Тогда начинай ты. И скажи, что ты видишь.
Она собралась с мыслями.
— Вижу мужчину, которому все быстро надоедает, привыкшего получать то, что только ни пожелает, и потому желающего невозможного.
Он скривил лицо в гримасе.
— Хм... Ты хочешь перейти теперь к критическому разбору или по-прежнему ограничимся лестью?
Она улыбнулась, но продолжала:
— По-моему, больше всего меня интересует, как ты справляешься с чувством вины.
Он покачал головой.
— Чувство вины — это не моя стихия. Я сказал тебе об этом в первый же вечер. И никогда не была моей стихией, даже в детстве. Какой смысл чувствовать себя виноватым, если не веришь в раскаяние и в искупление, а я в них никогда не верил!
— Так все просто?
— Может, и не так, зато честно.
— Честно. Знаешь, ты, по-моему, злоупотребляешь этим словом.
Он слегка передернул плечами, будто подразумевая, что ответить на это можно было бы, но так как она ему не поверит, зачем отвечать?
Она предприняла новую попытку:
— Скажи мне вот что. Когда ты возвращаешься к ней после свидания со мной, ты как себя чувствуешь? Виноватым или нет? Возвращаешься таким же, как всегда?
Он подумал немного.
— Нет, не таким же, как всегда. Думаю, я становлюсь к ней более внимателен.
Она пожала плечами.
— На мой взгляд, это и есть чувствовать себя виноватым.
— Это потому, что ты не была в моей шкуре. Чувство это более сложное, чем просто чувство вины. Свидание с тобой как будто отдаляет меня от нее. Я ощущаю ее по-новому, немного другой, и мне это нравится.
— Значит, измены делают жену более привлекательной сексуально. Тебя они возбуждают, да?
— Это не исчерпывается сексом, — негромко сказал он.
Она помолчала секунду, глядя на него, ожидая продолжения, но продолжения не последовало. Было непонятно, оттого ли это, что ему нечего сказать, или же он не хочет с ней делиться.
— Где твоя рука? — весело осведомился он. — Ты почему-то прекратила соблазнять меня.
Она засмеялась, и ее пальцы, лежавшие на его груди, дрогнули, но с места не сдвинулись. В последние минуты оба они перешли какую-то грань. И каждый понимал это по-своему.
— Ну, а она? Знает, что ты треплешься в хвост и в гриву?
— Это утверждение или вопрос?
— Понимай как знаешь. Опасная игра, ей-богу.
— Знаешь, Анна, я не верю в то, что обсуждением можно прояснить все на свете.
Дело было не столько в том, что он сказал, сколько в том, как сухо это было сказано. Казалось, что где-то в самом средоточии его существа разверзлась маленькая пустота, аккуратное безвоздушное пространство. К ее удивлению, вместо того чтобы разозлиться, она почувствовала к нему даже какую-то нежность. Она сняла с его груди руку, но он поймал эту руку и вернул ее на прежнее место, крепко сцепив ее пальцы со своими.
— Послушай, говоря так, я не хотел тебя обидеть.
— Я и не обиделась, — твердо сказала она. — Но начать что-то, а потом вдруг прекратить — это нехорошо.