На грани
Шрифт:
— Надо было тебе разбудить меня... — Она разомкнула ноги, чуть-чуть, скорее из вежливости, чем в качестве приглашения. — Я бы помог тебе уснуть... — сказал он голосом еще не совсем четким, но уже игриво и даже капризно, тоном избалованного ребенка.
И при этих его словах она почувствовала, как твердеет его член, упиравшийся в ее левую ягодицу. Ее пробрала легкая дрожь — не то отголосок прежнего желания, не то возникшее раздражение.
Не почувствовав второго, он подвинул руку дальше, пальцы его рылись в волосах, пока не нащупали влажность.
— М-м... Как приятно...
Они полежали так еще
— Наконец-то... — произнес он, уткнувшись в нее, отчего слова долетали глухо. Рука проникла еще глубже и, найдя отверстие, просунулась туда средним пальцем, проверяя, тепло ли внутри. Всем телом подавшись вперед, она искала правильное положение. Несколько движений, после чего он, вытащив палец и отодвинув ее от себя, вонзил в нее член, и все это движениями медленными, небрежными, почти сонными.
Ночной мрак окутывал их. При первом толчке он сделал глубокий выдох, и в короткой тишиш перед следующим вдохом она услышала, как часы на башне пробили один раз — четыре тридцать. Скоро рассвет. Она ощутила его движения — взад вперед, с рассчитанной медлительностью, каждьп толчок — долгий, старательный, неспешный. Можно было подумать, что для него это не столько удовольствие, сколько работа. Но, как и большинству профессионалов, ему наверняка доставляет удовольствие хорошо проделанная работа.
— Ну давай же, Анна! — тихонько сказал он ей на ухо, и пальцы его начали теребить ее, ища самое чувствительное место. — Уж не подумала ли ты улизнуть? Ведь скоро домой.
«Он знает, — молнией сверкнуло в ней. — Все это время он не спал и знает, что я знаю. Но откуда он мог узнать? Это невозможно». Она издала смешок, и, к ее удовольствию, смешок вышел странным, загадочным. Казалось, исходит он от тела, но не от души. «Ты хочешь вернуть меня, милый, но сначала попробуй отыщи меня», — не то вслух, не то про себя пробормотала она. И вместе с решимостью в ней зажглось желание.
Он тоже почувствовал это. Он притиснулся ближе, пальцы его нащупали искомое, и оба они заметили ее невольный короткий вздох.
— Вот. Так-то лучше, — сказал он голосом более твердым.
Теперь он переключился с себя на нее, лаская ее увереннее, сообразуясь с подрагиваниями ее плоти и невольными горловыми звуками, издаваемыми ею. С каждым новым повторением движения его становились все вернее, все изощреннее, он чувствовал, как нарастает в ней порыв. Пускай. Сколько раз занимались они любовью, сколько раз были вместе — он и она? Раз пятнадцать—двадцать? Достаточно, чтобы теперь оба знали, что она уже на пути. Еще мгновение — и он ей больше не понадобится, инерция собственного возбуждения довершит остальное, сокрушительная сладкая сила охватит ее изнутри, вырвет из собственного тела, поднимет в воздух, и она закружится в этом взрыве, торжествующая, одинокая, не думая ни о нем, ни о его работе, ни о его мелком тщеславии, ни даже о его удовольствии.
Он ждал от нее знака, чтобы присоединиться к ней, чтобы пережить это вместе, как и подобает хорошей паре — мнимое единение, мечта отъявленного жиголо, оба одновременно пускаются в полет. Однако она больше не интересовалась им, только собой. То, что она достигла оргазма, оторвавшись от него, он понял слишком поздно, а поняв, попытался догнать ее несколькими глубокими погружениями, но она была уже далеко, и когда она кончила, а чувство или по крайней мере любовный этикет потребовали, чтобы она вернулась к нему, пока он все еще продолжает, она намеренно отдалилась, оставаясь и телом и душой безучастной к его яростным, нарастающим толчкам. Теперь наступил его черед безоглядно взмыть вверх. Мужчины могут притворяться во всем, только не в этом, думала она. Даже он. Не вкладывающий в это души. И жестокое удовольствие, которое она испытала, ожидая, когда он прекратит эти свои усилия, это биение в ней, и удивило, и порадовало ее.
Когда он наконец кончил — довольно-таки судорожно — и, выскользнув из нее, упал на постель, отдуваясь, она спокойно лежала рядом, вспоминая Криса и тот момент годы назад, когда была зачата Лили. Как это сказал ей менее суток назад Сэмюел-Маркус Тейлор-Ирвинг, лежа с ней на этой же кровати во время их обмена откровенностями, купаясь в теплых водах доверительности? «Похоже, что из этой схватки в конечном счете победительницей вышла ты»? Она размышляла над тем, можно ли так же сказать о ней сейчас, или то, что произошло, — лишь временная победа в схватке, которая еще продолжается?
Они лежали бок о бок, молча, пока, приподнявшись на локте, он не взглянул вниз, на нее.
— Что случилось? — тихо спросил он. Она улыбнулась.
— Ничего.
— Так где же ты была? — как бы невзначай поинтересовался он, и она подумала, что оба они одинаково понимают двусмысленность вопроса.
— Я... слишком поздно вернулась. Прости.
— Но ты была не здесь, правда?
— А ты не знаешь? Он пожал плечами.
— Не знаю. В какую-то минуту ты здесь, а в следующую — нет тебя. Мне было одиноко.
Она ответила не сразу, так как его откровенность невольно произвела на нее впечатление:
— Я дошла до главной площади.
Если перевод разговора в другую плоскость и смутил его, вида он, разумеется, не подал. Он состроил гримасу:
— До главной площади? Это далеко.
— Ага.
— Почему ты меня не разбудила?
— Ты устал. А мне хотелось побыть одной. Мне надо было подумать.
— Ясно. О возвращении домой?
— Что-то вроде этого.
Пальцем он очертил контур ее лица.
— Так вот чем ты занималась! Упражнялась в одиночных оргазмах на будущее?
Она выдержала его взгляд.
— Не обольщайся, — сказала она, но без особой язвительности.
Он рассмеялся.
— Знаешь, я буду скучать по тебе, Анна, — негромко сказал он. А потом: — Поняла, да?
— Ничего, выдержишь, — сказала она. Казалось, он обиделся. И выглядело это довольно убедительно.
— А как ты отнесешься к тому, что я подумываю открыть в Лондоне офис? — Он сделал паузу. — И если это произойдет, мне придется приехать и прожить там с полгода, чтобы все наладить?