На ходовом мостике
Шрифт:
Вскоре показалась новая группа самолетов. На этот раз они стали сбрасывать бомбы, внезапно появляясь из-за облаков. Стрельба кораблей возобновилась.
«Харьков», оставаясь во главе отряда, почти непрерывно вел зенитный огонь. Автоматчики зенитного расчета и пулеметчики старшины Павла Демина - Иван Черняков, Константин Туркин и Азимов, казалось, срослись со своими орудиями. В самый разгар боя я обратил внимание, с какой быстротой командир носовой автоматной группы интендант 3-го ранга В. З. Пасенчук дает целеуказания командирам и с какой слаженностью работают расчеты автоматов. Мгновенно открыли огонь по самолету, идущему на лидер справа, затем, как бы передав его кормовой группе автоматов старшины Трофименко и 76-мм батарее Беспалько, перевели огонь на вынырнувший из-за туч самолет, идущий на лидер слева. Едва батарея открыла огонь, как от самолета отделились бомбы. Докладываю командиру:
– Бомбы слева сорок пять!
Командир
Воздушные атаки следуют одна за другой. «Харьков», увернувшись от бомб на повышенных ходах, вскоре оторвался от других кораблей и оказался севернее Инкерманских створов. На мостике появился обеспокоенный Телятников - наше отклонение затрудняет вход в базу. Однако при совместном плавании мы не можем без распоряжения флагмана изменить курс. Приказание от флагмана поступило тут же - на крейсере «Красный Кавказ» взвился сигнал: «Лидеру «Харьков» прорываться в Севастополь головным!» Мельников, ответив сигналом «Ясно вижу, понял!», дал самый полный ход. Корпус лидера едва заметно дрогнул, корабль начал набирать скорость и с поворотом направо выходить на Инкерманские створы. Стремительно приближались боковые ворота. Здесь нас ждали новые испытания: лидер попал в зону обстрела береговых батарей противника.
С мостика мы увидели падение вражеских артиллерийских снарядов слева на траверзе в расстоянии около полукабельтова. Значит, первый залп был недолетным. По лидеру огонь вела батарея с мыса Лукулл - это мы точно установили по вспышкам на втором залпе. На какое-то время лидер оказался в весьма невыгодном положении - левый борт был полностью открыт для противника. Первым делом с верхней палубы ушли в кубрики морские пехотинцы: осколки роями свистели вокруг.
Учитывая, что первый залп противник хорошо положил, правильно выбрав угол упреждения на ход корабля, Мельников тотчас принял решение: резкими изменениями хода не дать врагу пристреляться. Ранее ни одна инструкция не предусматривала маневра уклонения способом изменения ходов на одном курсе. Это было результатом опыта, добытого в ходе боевых действий. Впервые Мельников обратил внимание на возможность подобного уклонения в бою под Констанцей, когда у лидера из-за повреждений временами изменялся ход, от чего резко снизилась точность стрельбы вражеской батареи. Этот урок не ускользнул от пытливого взгляда Мельникова. Теперь же командир вполне сознательно применил его в бою. Снаряды ложились то впереди по курсу, то по корме, с абсолютной [150] точностью по прицелу. Мы избежали прямого попадания только благодаря находчивости командира.
В критический момент торпедные катера, высланные штабом СОР в район Константиновского равелина, пытались прикрыть нас дымовой завесой. Однако к тому времени мы успели проскочить боковые ворота и, кроме того, дымзавесам не совсем благоприятствовало направление ветра. А от огня батарей противника, установленных на Мекензиевых высотах, они и вовсе не могли прикрыть, хотя для следующих за нами кораблей дымзавесчики все же снизили эффективность артобстрела с Лукульско-Качинского направления.
Пройдя боковые ворота сквозь грохот разрывов бомб и артснарядов, лидер «Харьков» на полном ходу устремился к месту швартовки - Артиллерийской пристани. Вслед за нами один за другим входили остальные корабли отряда и, рассредоточиваясь, сразу швартовались к указанным им причалам, расположенным в Северной бухте. Комфлотом Ф. С. Октябрьский не зря выбрал именно эту бухту, поскольку противник рвался захватить ее в первую очередь, а корабли могли своим огнем поддержать защитников города. С этой целью крейсер «Красный Кавказ» ошвартовался у причала Сухарной балки, эсминцы «Бодрый» и «Незаможник» у Клепальной балки и лишь крейсер «Красный Крым» зашел в Южную бухту и ошвартовался у Каменной пристани.
Шумно прощались морские пехотинцы с экипажами кораблей. Вокруг раздавались возгласы напутствия:
– Гоните фашистских гадов! Бейте их по-черноморски! Пусть навеки запомнят Севастополь!
Пришло время прощаться и нам с Головиным. Мы крепко обнялись. Оба хорошо понимали, что предстоит впереди, и потому хотели, чтобы эти минуты прощания стали залогом нашей новой встречи. За время перехода в Севастополь я увидел в капитане Головине нового для себя человека, совсем не похожего на того веселого, добродушного молодого курсанта, которого я когда-то знал. Теперь это был истинный командир, закаленный в боях, суровый к себе и заботливый по отношению к бойцам. Я видел, как верили в него подчиненные, и это искренне радовало меня. Неизменной
Как потом я узнал, Головин храбро сражался со своим батальоном вплоть до июньских боев 1942 года, пока не получил тяжелое ранение. Полтора года пришлось ему лечиться в госпиталях, перенести несколько серьезных операций. Лишь к концу сорок третьего года капитан Головин снова встал в строй. Из семи боевых орденов, полученных за время войны, три - за Севастополь. Тридцать лет он отдал беззаветному служению на флоте.
Успешный прорыв отряда кораблей в светлое время суток с подкреплением для осажденного города привел противника в ярость. Ни один корабль не получил сколь-нибудь серьезных повреждений. Несколько человек из числа верхних боевых постов были легко ранены да корпуса некоторых кораблей получили незначительные повреждения. На «Харькове» вообще никто из людей не пострадал, лишь несколько нефтяных ям дали небольшую течь. Командиры кораблей показали себя блестяще - в сложнейших условиях проявили выдержку, находчивость, высокое искусство управления кораблем. Комфлотом по прибытии в Севастополь объявил от имени Военного совета благодарность всему личному составу отряда кораблей.
Зато противник неистовствовал. Как только корабли ошвартовались, начался интенсивный обстрел тяжелой артиллерией всей акватории Северной и Южной бухт. По заявке штаба СОР мы сразу открыли ответный огонь по боевым порядкам противника. Теперь в полный голос заговорил главный калибр. С небольшими перерывами стреляем до вечера. Об усталости никто не думает, хочется одного - как можно больше снарядов выпустить по врагу.
С рассветом артиллерийская дуэль возобновилась. Методичным обстрелом Северной и Южной бухт противник пытался заставить наши корабли покинуть Севастополь и тем самым прекратить артиллерийскую поддержку защитников города. Однако в ответ корабли лишь усилили огонь.
Особенно напряженным был день 22 декабря. Мы беспрестанно стреляли по вражеским войскам в районе Бельбекской долины, Дуванкоя, Мекензиевых высот, Черкез-Кармена, а также обстреливали дорогу между Верхним [152] и Нижним Чоргунем, по которой двигались войска и техника противника.
По возвращении из штаба СОР Мельников познакомил меня и комиссара с общей обстановкой под Севастополем. Крайне напряженная ситуация сохранялась в 4-м, северном секторе. Стремясь во что бы то ни стало прорваться к Северной бухте, фашисты бросали в бой все новые и новые резервы. Доставленные «Харьковом» морские пехотинцы во главе с комбатом Л. П. Головиным и военкомом Г. И. Глушко сегодня утром вступили в бой в составе 8-й бригады морской пехоты, действующей на главном направлении удара противника между селениями Дуванкой и Аранчи. 79-я бригада морской пехоты под командованием полковника А. С. Потапова была направлена на прикрытие стыков 3-го и 4-го секторов обороны.
– Мы прибыли весьма своевременно, - продолжал Мельников.
– Враг жмет, не считаясь с потерями. В окопах дело часто доходит до рукопашной. Военный совет вызвал из Туапсе корабли и транспорты с 345-й стрелковой дивизией. Пока подойдет подкрепление, защитникам города будет особенно нужна артиллерийская поддержка. Поэтому все корабли, находящиеся в Севастополе, остаются на своих местах для осуществления огневой поддержки.
И мы стояли! За весь период обороны нам еще не приходилось вести столь интенсивный и продолжительный огонь по противнику. Количеству заявок, поступающих по телефону от флагманского артиллериста, уже был потерян счет. Никто не помнил, сколько воздушных атак мы отразили за эти три декабрьских дня. Ни у кого не было времени ополоснуть лицо водой и побриться. «Харьковчане» быстро заросли щетиной, их лица потемнели и на холодном ветру приобрели багровый оттенок. С момента выхода из Туапсе никто не отдыхал, если расчетам удавалось часок передремать в кубрике, считалось, что повезло. Люди совершали то, что в мирное время казалось бы невозможным. Командир и комиссар часто обходили орудийные расчеты, поддерживали, подбадривали людей.
Подходим к 130-мм орудию старшины Дмитрия Заики. В стрельбе перерыв, но расчет остается на месте, знают: через минуту-другую вновь придется стрелять.
– Как вы тут, не замерзли на ветру?
– спрашивает Мельников. [153]
За всех отвечает Заика:
– Никак нет, товарищ командир. Греемся у печки системы «харьковчанка». Работает на пороховом топливе.
– И он указывает на ствол орудия с почерневшей от беспрерывной стрельбы шаровой краской.
Довольный находчивостью старшины, Мельников ладонью касается ствола и тут же поспешно одергивает руку - ствол раскален. Раздается взрыв хохота. Смеется и Пантелеймон Александрович. Хорошо, что командир и комиссар понимают шутку, ведь не зря говорят: «Шутка-минутка, а заряжает на час».