На исходе ночи
Шрифт:
— Например?
— Была авария на этой ракетной базе или нет…
— Это слухи.
— Не исключено. Но все-таки надо проверить.
— Зачем? В лучшем случае ты узнаешь, как все началось. Что это изменит теперь, когда все погибло?
— Зависит от того, что я узнаю…
Оператор долго смотрит на Ларсена.
— Ты не сможешь попасть в электронный центр, — наконец говорит он, понизив голос. — Туда никого не пускают. Ты даже подойти к нему не сможешь. Усиленная охрана. Стреляют без предупреждения.
— Что же делать?
— Ничего… И вообще, не надо об этом кричать. Понимаешь?
— Нет, — удивленно поднял глаза Ларсен.
— Слухи об аварии — это панические слухи. Они мешают нашей борьбе за спасение оставшегося человечества. Их надлежит пресекать. Беспощадно. Теперь понимаешь? Это последние новости из центрального бункера, — добавляет шепотом оператор. — Я был там вчера…
Ларсен идет вдоль развалин казармы радарной станции. Откуда-то из тумана доносятся крики команды, звон лопат и удары кирок. Ларсен сворачивает на черный асфальт шоссе идет по краю огромной ямы невероятной ширины. Несколько десятков солдат углубляют и без того фантастическую по размерам могилу. Ларсен проходит мимо офицера, который держит перед собой большую карту-схему захоронения. Рядом свалены кучи бирок с номерами.
Обгоревшие стены биржи возвышаются над руинами. Прячась от ураганного ветра, насыщенного пеплом, группы людей жмутся по углам бывшего центрального зала. Внутри все завалено обломками и засыпано черным песком, но огромное табло сохранилось. На нем различимы названия фирм и корпораций, чьи акции котировались в тот трагический день. Вероятно, эта мысль и поразила Ларсена. Он останавливается у табло, завороженно смотрит на почерневшие буквы. «Нью уорлд сэрвайвл», «Локхид», «ТРВ», «Перкин — Элмер», «Чарльз старк дрепер»…
Порывы ветра несут сквозь проломы в стене мятые деньги. Они кружатся вдоль коридора, словно листья, устилая собой пол. Какой-то человек в противогазе, но без защитного костюма, просто в старом мятом пальто, суетливо собирает их, набивая деньгами два больших портфеля.
В конце коридора сидят, негромко переговариваясь, несколько человек в противогазах. Увидев Ларсена, они умолкают. Ларсен подходит ближе, достает из глубокого кармана своего обмундирования банку консервов, бросает ее в песок. Сидящие встрепенулись. Один из них достает из нагрудного кармана прибор со счетчиком Гейгера, прикладывает к банке. Видимо, он удовлетворен — консервы не радиоактивны. Он прячет прибор, вынимает из прекрасно сохранившегося «дипломата» небольшую ампулу. Ларсен берет ее, долго рассматривает, затем отрицательно качает головой.
— Просто новая упаковка, — объясняет торговец.
— Откуда может быть новая? — Ларсен недоверчиво крутит ампулу в руке.
— Вчера самолет упал на побережье.
Приятель торговца поспешно закивал. Ларсен насторожился.
— Подожди. — Он присел возле торговца. — Где упал? В каком месте?
— Возле башни. — Торговец усмехнулся, по-своему истолковав вопрос Ларсена. — Не ходи, все уже подчистили. Даже лампы вывернули… Ну, будешь брать? Или как?
— Беру. — Ларсен медленно поднимается.
В комнате Анны едва тлеет лампа. Одеяло лежит на поду. Возле постели сидит пастор, бормоча молитву по-латыни. Ларсен стоит у дверей, ждет. Ему видна тумбочка возле кровати Анны — темные флаконы лекарств, стакан с водой, на дне которого еще видна нерастворившаяся таблетка. Рядом стоят песочные часы, тонкая струйка песка беззвучно скользит вниз.
Входит девочка, держа на весу шприц. Подходит ближе, беззвучно плачет. Шприц вздрагивает в ее руке.
Пастор выходит из комнаты Анны, скорбно кивает Ларсену. Девочка тут же исчезает за дверью и через пару секунд выходит — шприц пуст.
Ларсен подходит к Анне, садится на краешек кровати.
— Как хорошо… — говорит Анна. — Укол…
Ларсен гладит ее по руке.
— Ну, что ж, Ларсен… Ларсен, — повторяет она его имя, словно пробуя на вкус. — Прощай… Теперь вряд ли увидимся… — Она неожиданно улыбается. — Как на вокзале…
— Что? — спрашивает он. — Ты о чем?
— Не помнишь? Я всегда терялась, когда приходилось прощаться на вокзале… Ждешь, волнуешься, понимаешь, что времени мало осталось. А говорить вроде не о чем…
— Что говорить, я люблю тебя… — говорит Ларсен тихо.
Анна не отвечает. Кажется, что она засыпает, но неожиданно вздрагивает, дотрагивается до его руки:
— Я подумала… Если ты сможешь… принеси фотографии Эрика… Пусть они будут здесь, у тебя.
— Я попробую, — говорит он.
— Он погиб на улице, — продолжает она шепотом. — Ничего не видел. Ослеп. Шел, тыкался рукой, все горело вокруг…
— Откуда ты знаешь? — изумленно спрашивает Ларсен.
— Я во сне видела, сегодня… — Анна закрывает глаза, лежит неподвижно. — Ты иди, не надо ждать… Я хочу быть одна.
Большое полутемное помещение с земляным полом. Несколько холмиков возвышаются над землей. Здесь похоронены погибшие сотрудники музея. По краям возле стен лежат оторванные доски пола… В углу — остатки какой-то мебели.
Ларсен роет могилу, выбрасывает ком за комом черную землю, отдыхая после каждого взмаха. Пастор сидит на стуле, вращая педали энергопитания. Провод тянется вверх, к большой голой лампе, свисающей с потолка.
— Я видел, в соседней комнате какой-то человек, — говорит пастор. — Может, попросить его?
— Не стоит, — отзывается Ларсен. — Он сумасшедший.
— Вероятно, Тереза может теперь вернуться к нам? — помолчав, говорит пастор.
— Да, конечно.
— Честно говоря, мне тяжело приходится без нее.
— Я понимаю… Как ваш приют? Как дети?
— Приют… — вздыхает пастор. — Восемь душ осталось.
— У вас есть продукты?