На исходе ночи
Шрифт:
Ларсен сидит на диванчике рядом с пожилой женщиной. Перед ней стоят чемоданы. Они открыты, везде следы беспорядочных сборов. Возле чемоданов стоят дети — мальчик и девочка, с интересом смотрят на Ларсена. Он сидит, чуть повернув голову, стараясь не смотреть в центр комнаты, как бы стыдливо отводя глаза. Женщина чувствует это, поглядывает на Ларсена, но молчит. Наконец не выдерживает.
— Может быть, вы поговорите с ним, — говорит она сквозь слезы, — это же невозможно… День и ночь, не переставая…
Ларсен растерянно пожимает плечами.
— Марио! Перестань! Ты слышишь? Марио! — кричит женщина в глубь комнаты.
Там, между шкафом и столом, среди оторванных досок пола видна зигзагообразная траншея. Над краем свежевырытой ямы виднеется лысая голова, мелькает лопата, размеренно выбрасывающая на пол землю — ком за комом.
— Марио! — вздыхает женщина. — Как глухой…
Дети перешептываются, смеются. Ларсен отводит глаза.
— Мы хотим идти сегодня. А вы? — спрашивает женщина.
— Куда идти? — Ларсен удивленно смотрит на нее.
— Разве вы не знаете? Приходили военные из центрального бункера. И у пастора были тоже… Все должны явиться в центральный не позже десятого. Это отлет? Как вы думаете?
— Возможно.
Молодая женщина наконец находит что искала.
— Вот, это таблетки от головной боли. Но их можно развести, две упаковки на стакан… Это помогает. Когда Ганс умирал… — Она вдруг замолкает. Губы у нее трясутся.
— Перестань, тебе нельзя волноваться, — говорит пожилая женщина.
— Спасибо, благодарю вас. — Ларсен берет таблетки и торопливо выходит: — Очень признателен вам.
В тамбуре убежища при музее Ларсен готовится к выходу в город. Он стоит в небольшой камере, в противогазе в противорадиационном обмундировании. Из длинного сухого человека он превратился в громадный зеленоватый мешок. Под обмундирование он засовывает банку консервов и несколько фляжек с водой. Неуклюжей походкой, на ходу застегивая последние застежки, он подходит к бронированной двери, отпирает засов, напрягаясь, отодвигает дверь и выходит наружу.
Низкий, свинцовый туман висит над опаленной землей. Полутьма. Ни день, ни ночь — странные мутно-серые сумерки. Ларсен выходит из бетонного купола входа в убежище и оказывается в развалинах здания музея. Он уверенно идет среди свисающих балок и перекрытий через один выставочный зал, сворачивает в другой. В полумраке угадываются почерневшие, потерявшие форму каменные изваяния, остатки статуй.
Из развалин музея он выбирается через большой пролом в стене. Неподалеку, возле обломков стены, две фигуры, так же, как и Ларсен, в противогазах и защитных костюмах — отец и сын Хюммели. Они что-то бережно заворачивают в резиновый плащ. Рядом — лопаты, разрытая земля. Ларсен кивает им. Они отвечают чинным приветственным поклоном.
Он идет среди обожженных стволов деревьев, стоящих густым частоколом. Мертвый, черный лес. Ветер поднимает над ним тучи золы и пепла.
Мелкая злая рябь лежит на реке, атакуя берег. Ларсен подходит к лодке, прикрытой рваными железными листами. С усилием сдвигает лодку в воду, вставляет весла в уключины, торопливо гребет короткими веслами и вскоре исчезает в тумане…
…Через некоторое время Ларсен приближается к радарной станции. Здесь суматоха. Солдаты поспешно грузят в военные грузовики какие-то ящики, приборы. Эвакуация радарной станции идет полным ходом. На Ларсена никто не обращает внимания, только один солдат, пробегая мимо, едва не наталкивается на него, в руках у него — плоский, тускло блестящий прибор.
Ларсен направляется в аппаратную.
— У нас ничего нет. Ничего, — пожилой грузный человек отводит глаза, стараясь не смотреть на Ларсена.
В аппаратной все разорено — отовсюду свисают оборванные провода, двое солдат выдирают из недр пульта какой-то блок.
— В третью машину, — приказывает им человек, стоящий рядом с Ларсеном. Похоже, что он — один из операторов станции. Он тяжело опускается в одно из кресел возле развороченного пульта. Глотает какую-то таблетку.
— Пятна появились? Не замечал?
— Утром два на руках, — отвечает Ларсен. — Сколько на теле — не знаю, она не дает себя раздеть.
— Чертовски интенсивно, — говорит оператор. — Ей осталось несколько часов.
— А эскатамон?
— Что эскатамон! — взрывается оператор. — Ты знаешь, какие боли даст эскатамон? Это же не лекарство, просто стимулятор!
Он умолкает. Ему становится совестно и за свой крик и за горький взгляд гостя.
— У тебя есть еще продукты? — тихо спрашивает он.
— Да…
— Попробуй сходить на биржу. Неделю назад там можно было достать обезболивающее. Банка консервов — ампула… У меня ничего нет, — в голосе его звучит отчаяние. — Никаких лекарств.
Снова входят двое солдат, поспешно выносят еще один приборный блок. Оператор провожает их взглядом, затем встает, закрывает за солдатами дверь.
— Скоро отлет. Тебя включили в список?
— Не знаю. — Ларсен помолчал. — Я еще не решил, стоит ли лететь.
— Ты это серьезно?
— Вполне. По крайней мере, сначала хочу разобраться.
— Что ты имеешь в виду?
— Многое… Ну, скажем, радиомолчание. Ведь оно началось с первых же часов после взрывов. Разве это реально — за пару часов уничтожить все радиостанция мира? Это чересчур… Тут что-то другое…
— Что?
— Трудно сказать… Может быть, купол глушения.
— Предположим. Только зачем?
— Это можно выяснить, если электронный центр уцелел хотя бы частично… Надо добраться туда. Тем более, что там можно узнать многое другое.