На исходе последнего часа

Незнанский Фридрих Евсеевич

– Ма-э-у… Я тут живу…

– Больше не живешь, – сказал милиционер. – Больше тут никто не живет.

– А где?

– Кто где, – позевывая, отвечает мент. – Одни в больнице, а другие – вообще…

– А кто в больнице? – спрашиваю.

– Да вот со второго и с третьего этажа, кажется, только с ожогами… А с первого – семеро…

Он вдруг положил мне руку на плечо, пригляделся.

– Слушай, а ты не Максим?

– Нет, – зачем-то соврал я. – А че?

– Да искали тут мальчишку всю дорогу. Максима.

– Зачем? – спрашиваю, а у самого аж в горле перехватило.

– Так мать его… – и мент развел руками.

– Нет! – заорал я. – Не-ет! Ты все брешешь! Ты все брешешь, гад! Не-ет!!!

Мент отшатнулся от меня. А иначе я убил бы его. Хотя он-то при чем?

– Так это ты все же?… – опешил мент.

И протянул ко мне свои грабли, но – поздно. Я бросился бежать. Пусть догонит!

Теперь меня никто не догонит…

НИЧТО НЕ ВЕЧНО

Вася Симонов, конечно, был теперь «черпаком».

Но комполка, только-только вышедший из больницы, где лечил воспаление легких, решил этим «черпаком» вычерпать как можно больше дерьма.

Васю стали гонять так, словно теперь он снова был «гусем лапчатым», а «дедами» были все прапорщики и офицеры.

Поневоле Васе пришлось стать отличником боевой подготовки. Он лучше всех стрелял, лучше всех бегал и ориентировался на местности. Также лучше всех чистил картошку, туалеты и подметал плац. Иногда у него создавалось впечатление, что он один поддерживает порядок в части.

Однако злопамятному комполка этого показалось мало. Как только появилась возможность, он отправил Васю Симонова на передовую. На настоящую передовую – в ингушский городок, который захватили боевики. Одно хоть как-то утешало Васю. Вместе с ним загремел и ефрейтор Василенко.

Когда Вася с остальными прибыл на место, бои уже закончились, шли переговоры. Никто не стрелял. Васиной задачей было стоять на посту и следить, чтобы и муха без пропуска не попала на оцепленную территорию. Это Вася делать умел здорово. И через пару дней уже прослыл среди журналистов, которых здесь была прорва, самым дотошным и вредным воякой.

Как там шли переговоры, Вася не знал, были какие-то слухи, что, дескать, боевики чего-то там требуют невозможное, что грозятся взорвать роддом, который захватили, если их требования не выполнят. Между собой солдаты иногда поговаривали, что неплохо бы взять этот долбаный роддом штурмом, но как вспоминали, что в нем сотни женщин с грудными младенцами, старики, так сразу же боевой пыл угасал, оставалось только скрипеть зубами.

Нельзя сказать, что Вася никого не пропускал. Нет, если документы были оформлены чин по чину – пожалуйста. Правда, он ухитрялся и тут найти какую-нибудь закорюку. Действительно, придирчивый был – ужас.

А журналисты – они в основном текли через Васин КПП – народ безалаберный и скандальный. Особенно одна. Вася как-то видел ее по телику, там она все улыбалась, бодрилась, а тут как раскрыла рот – хабалка!

– Что, знакомые буквы ищешь? – кривила она красивый рот. – Терпеть не могу бюрократов.

И так каждый раз.

Но документы у нее и ее команды, к Васиной неизъяснимой досаде, всегда были в порядке. Эти пропуска выдавались на три дня, поэтому Вася каждый раз ожидал, что журналистка как-нибудь оплошает, вот уж он отвел бы душу.

От злости человек на многое готов. Вот и Вася придумал, что проверять документы только при входе в зону – неинтересно. Он сговорился с ефрейтором Василенко, они пошли к начальнику и потребовали:

– А пусть им в зоне отметку делают, чтобы мы могли проконтролировать.

На том порешили. Начальник ведь тоже хотел выслужиться.

На следующий же день на КПП было столпотворение. Потому что, как это у нас водится, о нововведениях знали все, кроме тех, кого оно непосредственно касалось.

Вот уж Вася тут душу отвел. Честно говоря, ему даже жалко стало этих борзописцев. Уж как они Васю уговаривали, как грозили, как орали, даже плакал кое-кто.

– Возвращайтесь в зону и ставьте отметки, – твердил Вася. – Не выпущу.

Ефрейтор Василенко, правда, эту Васину принципиальность понял по-своему. Он отзывал в сторонку кое-кого из журналистов и говорил:

– Чего-то у нас шлагбаум не поднимается, смазать бы надо.

Журналисты оказались людьми понятливыми, и в ефрейторский карман стали опускаться купюры разных стран и разных достоинств. А ефрейтор в широте душевной пропускал всех.

Вся беда, что он-то пропускал, а Вася Симонов – ни в какую. Вот такой принципиальный.

Ну, понятно, скандал начался грандиозный.

– Ты че, охренел, Симыч?! – орал ефрейтор. – Я сказал – пропустить!

– Стой, ни с места! Стрелять буду! – спокойно отвечал Вася.

– Да я с них бабки слупил, – процедил Васе подлетевший Василенко. – Теперь неудобно.

– Ты слупил, ты и возвращай, – не моргнул глазом Вася.

Ну не гад?

Василенко уже готов был исколошматить зарвавшегося «черпака», но вовремя вспомнил об успехах Васи в боевой подготовке и отступил. Как теперь было отдавать деньги людям? Он же не помнил, кто сколько внес!

Словом, позор на седую «дедовскую» голову.

Так бы и остались «дед» Василенко и досрочный «черпак» Симонов вечными врагами, но вечного нет ничего.

На следующий день к вечеру уже все журналисты были с отметками в пропусках. И Вася уже придумывал новую гадость.

А к ночи вдруг появилась та самая знаменитая журналистка со своей командой.

– Что, знакомых ищешь? – улыбнулась журналистка. – Обожаю бюрократов.

Вася проверил документы и пропустил журналистку, подумав, что не такие уж они сволочи, эти борзописцы.