На исходе зимы
Шрифт:
В дверях появился Васицкий.
— Девушки, мы сейчас едем. За вами машина придет к часам двум. Юлия Александровна, вы не забыли, что нам нужно будет продолжить разговор? Не прощаюсь, увидимся в отделе. Я на вас надеюсь.
И только он закрыл дверь, девушки услышали, как в книгохранилище что-то грузно упало и загремел опрокинутый стул.
Первая кинулась туда Варя. Иван Леонтич лежал на полу. Старика перенесли в другую комнату, уложили на диван.
Сбегали за Машей. Появилась Анастасия Андреевна. Иван Леонтич поманил ее пальцем. Она наклонилась к нему.
— Мне худо, — прошептал он. — Совсем худо.
Сердце
Ему удалось найти такое положение, при котором боль была терпимой, и он замер, стараясь почти не дышать. «Неужели это конец?» — думал он. Только-только собирался пожить для себя. Ведь, несмотря на возраст, он внутри своего изношенного панциря ощущал молодые, нерастраченные силы. Зачем же такая несправедливость? Кому помешало бы, если б он жил еще лет пять или хотя бы год. Год — это тоже очень много. Если разобраться, это огромный срок, можно многое продумать и понять. Если врачи не позволят ничего делать, а только смотреть и думать, все равно это величайшее счастье — смотреть и думать. Еще весну хочется увидеть. Зима на исходе, уже первые сосульки, и солнце светит совсем по-весеннему. Дождаться бы мая, увидеть, как из почек выкарабкиваются листья, как просыпается земля, узнать, кто родится у Вари, как дальше сложится у нее с Георгием, как пойдут дела в новой библиотеке, еще раз пройти дорогой через поле к логу, мимо осиновых колков — как хороши они в начале июня, когда листья чистые и все вокруг пахнет ими. Услышать птиц — о чем они кричат? Все о том же — о радости жизни… Он открыл глаза и увидел край стола и стопку новых книг и журналов, еще не обработанных. Он собирался заняться ими сегодня после отъезда девочек. Когда он теперь их прочтет? Может быть, и не прочтет, а так хотелось бы… Плохо дело, и дальше нечего ждать хорошего. Когда это было далеко, о нем как-то не думалось, а теперь оно стало совсем близким, и не думать о нем уже нельзя…
Как ни сопротивлялась Варя, Анна Леонтьевна нагрузила ее вещами. Получилось два чемодана и сумка с продуктами.
Перед дорогой присели по обычаю, вроде бы в шутку, а все-таки почти серьезно.
— Ты иди потихоньку. И чемодан один возьми. Мы тебя догоним, — сказала Анна Леонтьевна сыну.
— Секреты? — спросил сын.
— Иди, иди.
Когда Георгий ушел, Анна Леонтьевна спросила:
— Варюша, ты за собой ничего не замечаешь?
Варя смутилась.
— Не знаю.
— Ты не обижайся. Я хочу тебе добрый совет дать. Если тяжела, не вздумай глупости делать. Подружки могут всякое посоветовать. Ты их не слушай.
— Я и не думала ничего такого, — проговорила Варя краснея.
— Вот и ладно. Договорились. Не бойся, ничего не бойся. Такая наша доля женская — рожать да растить. Если Гошка в армию уйдет, вдвоем с тобой будем жить. Как экзамены сдашь, сразу сюда.
У конторы правления колхоза уже стояла Юлька. Она сказала:
— Это ведь я все, дура, наделала.
— Пойдем его проведаем.
Настенька была одна с Иваном Леонтичем. Обрадовалась:
— Вы побудьте с ним. Я за подушкой схожу.
Иван Леонтич лежал, укрытый своей шубой. Варя приблизилась к дивану.
— Как вы себя чувствуете?
Он с трудом повернулся, кивнул.
— Мы уезжаем, — сказала Варя.
— Ты вернешься?
— Вернусь.
— Библиотеку только тебе…
— Вы еще поработаете.
— Нет уж, меня списали…
Варя наклонилась и поцеловала старика в колючую щеку. Он зашептал ей на ухо:
— Не застанешь меня, тетрадь в столе. Кое-что набросал. Как Гораций говорил: «Нет, весь я не умру»… Это если меня не будет…
— Вы всегда будете, — сказала Варя.
Уголки губ старика шевельнулись, но не дотянули до улыбки.
В это время Юля попросила:
— Варя, ты выйди. Мне надо что-то сказать…
Варя ушла. Юлька села на стул подле дивана.
— Вы меня простите, Иван Леонтич. Я не нарочно. И вообще, я не такая плохая, как вы думаете.
— Я знаю…
Дверь приоткрылась.
— Машина пришла.
— Я пойду. Выздоравливайте, пожалуйста, — проговорила Юлька и убежала.
В полутемных сенях она столкнулась с Лихачевым, вздрогнула от неожиданности.
— Мне поговорить надо, — хмуро произнес Лихачев, загораживая своим большим телом дверь. — Я, Юля, заявление подал. Увольняюсь.
— Увольняешься?
— С тобой поеду.
— Со мной? Да ты с ума сошел! Так сразу? И куда ехать? Нам и жить негде. Ты думаешь, легко в городе найти квартиру?
— Квартира будет, — сказал твердо Лихачев.
«Такой чего угодно добьется», — подумала со страхом Юлька.
— Ну, а дети? Куда же детей? Ты подумал?
— Петю мы с собой возьмем.
— Нет, послушай, — быстро и сбивчиво заговорила Юлька, — как ты мог? Я не понимаю… Я ведь не обещала. Хоть бы посоветовался. И как мы с Петей? Он ведь большой…
— Не обещала?
— Нет, конечно.
Молча они стояли друг перед другом.
— Мне пора, — проговорила Юлька.
Лихачев молчал. Юлька положила руки ему на плечи.
— Вася, не сердись на меня… Ну, прощай. Понимаешь, не судьба. Ты забудь меня. Дай я тебя поцелую.
Думаешь, мне легко?
Лихачев отстранился и быстро вышел.
Георгий засовывал чемодан в машину. Шофер, подняв капот, возился с мотором. Варя и Юля забрались уже на заднее сиденье. И вдруг послышался крик. Из-за угла выскочила Пана в расстегнутой телогрейке, со сбившимся на плечи платком. Она кинулась к автомобилю, схватила Юльку за рукав и стала тащить. Юлька не давалась. Пана ударила ее по лицу и закричала:
— Наблудила, сука, и деру? Вот тебе… Вот еще получи. Накрасилась, так я тебе еще подкрашу. Вот еще тебе, вот еще, чтоб красивше была…
Гошка кинулся к ней, схватил за руки, оттащил. Пана отчаянно вырывалась и кричала:
— Пусти меня, я убью ее!
— Да трогайте вы! — крикнула Анна Леонтьевна шоферу.
Газик фыркнул и тронулся. Варя успела махнуть рукой, в заднее окошечко увидела Георгия и бегущую позади Пану с открытым в крике ртом.
Деревня мчалась мимо.
— Веселые проводы, — сказал шофер. — Только музыки не хватает.
Юлька сидела, закрыв лицо руками. Потом спросила Варю:
— У тебя есть чистый носовой платок?