На изгибе небес
Шрифт:
– Вот что, друзья! – поднял он голову. – Врать комиссии я не буду, расскажу, как было.
– И про это самое? – ахнул Ерёмкин.
– Неважно, что мы в салоне делали. Кстати, там мы играли в карты. Обедали, а потом в карты играли. А карты-то есть у кого?
– Всегда с собой вожу, – сказал Корецкий.
– Так вот, в подкидного дурака мы играли. Все поняли? Что бы мы в салоне ни делали, результат был бы одинаков – оказались бы здесь.
Все молчали, что означало полное согласие с командиром.
– А ведь говорила
– Не примёрзни, – напутствовали его.
– На всякий случай паяльную лампу возьми.
– Да идите вы все, юмористы! – и Ерёмкин исчез в разрыве фюзеляжа.
Не прошло и пяти минут, как он вернулся возбуждённый и заорал:
– Мужики, я собачий лай слышал!
Услышать в ледяных просторах собачий лай мог только сумасшедший. Как на такового на него и посмотрели.
– Спорим, что не смешно? – сказал штурман. – На всю твою канистру?
– Честно говорю, среди рапаков собаки лают!
– Плохо дело, – сказал Жуков. – Ты, часом, дядя, не спятил? Всё же головкой об автопилот-то… хотя… медведи лаять не умеют.
– Ракетницу, быстро! – распорядился Кандыба.
Все уже поняли, откуда тут могут быть собаки. Со страшным грохотом и шипением ракета ушла в воздух. Выстрелили подряд три раза. Прислушались и довольно отчётливо услышали собачий лай. А потом ответно из-за дальних торосов взлетела ракета.
– Выходит, дотянули до СП? – обрадовался Корецкий.
Все обрадовано загалдели.
– Скажите командиру спасибо, что он любит на льды смотреть. Если б не он, когда бы ещё спохватились, что к чёрту на кулички летим.
В торосистом льду за час иногда можно пройти несколько сот метров, путь невероятно труден. Туда не лезут даже медведи. Только через три часа поисковики вышли к самолёту.
– Ребята, вы же домой улетели! Как здесь-то снова оказались? – удивлялся заместитель начальника экспедиции. А мы видим, самолёт снижается, а звука нет. Сразу поняли – беда. Радио с базы-то мы уже о вас получили. Вы же три километра до нас не дотянули.
– Ведра бензина не хватило! – сокрушался Ерёмкин.
На СП их разместили, как дорогих гостей. Через сутки прилетела комиссия. На месте падения порешили: самолёт восстановлению, а, значит, и эвакуации не подлежит. С него будет снято всё, что имеет ценность, остальное останется там навсегда.
– Считайте, что вам повезло, – сказал председатель комиссии. – Если бы упали дальше от СП да не так удачно, вас могли бы и не найти. Хотя сейчас и не тридцатые годы, но вспомните Леваневского.
Экипаж Леваневского знали все. Он пропал без вести в Арктике, в конце тридцатых годов при перелёте в США. Много лет периодически возобновляются поиски экипажа и самолёта, но всё безрезультатно. Арктика лучше любой разведки умеет хранить свои тайны.
Кандыба и сам понимал, что им повезло. Повезло, что сейчас лето и стоит хорошая погода. Но именно они-то и стали косвенными виновниками происшествия. Ведь ночью и в плохую погоду никто бы из кабины не ушёл. А значит, вовремя бы заметили и уклонение от трассы, и не включённый прибор левого лётчика.
Через пять дней он попутным самолётом улетел в Ленинград, в управление полярной авиации, где без волокиты и проволочек предстал пред очи большого начальства. Начальник управления боевой генерал и прекрасной души человек – выслушал его, не перебивая.
– Так что снимайте меня с полярки, – закончил рассказ Кандыба, – только экипаж не трогайте. Во всём я виноват.
Начальник управления, тоже Герой Союза, встал из-за стола, открыл сейф и… вытащил початую бутылку коньяка и рюмки.
– Во льдах-то спирт привычнее был, а теперь вот к коньяку привыкаю, – пояснил он. – А может тебе спирта плеснуть? И это имеется.
– А-а, – махнул рукой ошалевший Кандыба, – мне теперь всё равно!
– Сколько лет мы с тобой знакомы, Кандыба? – спросил генерал, разливая коньяк.
– Так с сорок первого года и знакомы, – удивлённо ответил тот. – Помните первые полёты на Берлин? Вы же тогда командиром полка были.
– Как же такое забудешь! – вздохнул начальник управления. – Ах, годы, годы! Отлетаемся скоро, Кандыба.
– Ну, вы ещё хоть куда, а вот я уже отлетался.
– Молчи, Кандыба, не перебивай. И льстить не надо. Тебе вот ещё пятидесяти нет, а мне через два года – шестьдесят. А на таком этапе жизни каждый год многое значит. Да ты и сам прекрасно это знаешь. Давай-ка лучше помянем фронтовых ребят наших. От сорок первого их единицы остались.
Молча выпили, закурили.
– Вот ты мне всё правильно рассказал, – продолжил через минуту генерал, – одно утаил. Ведь вы, черти, не в карты в салоне играли. Не оправдывайся, я всё знаю. Сам когда-то из Арктики не вылезал. А насчёт самолёта скажу так: хрен с ним, с самолётом. Я их не один десяток там похоронил. Хреново, когда люди гибнут. Влеплю я тебе строгий выговор за твой полёт. Хотя, сам понимаешь, и на большее право имею. Но… не могу. Слишком хорошо знаю, что такое Арктика.
– Спасибо, товарищ генерал, – по военному встал Кандыба. – А к выговорам мы привычны.
– Ну, ну, – погрозил пальцем хозяин кабинета, – не прибедняться! Звезда-то вон за что?
– Тогда война была.
– Полетишь в Москву на ковёр к министру, – продолжал начальник управления, – а он человек гражданский и нас может не понять. Понимаешь, о чём говорю? Это я тебе – выговор, а он… так что нечего благодарить.
– Всё понимаю, – смиренно произнёс Кандыба, – потому вот и рапорт на увольнение приготовил.
Начальник управления открыл ящик стола достал оттуда конверт и протянул Кандыбе.