На качелях между холмами
Шрифт:
Мария, наверное, устала после рыбалки и перехода через поле. Она устроила себе «тихий час», а я пошел по краям и весям этот дурацкий аккордеон искать. Начал с противоположной стороны поселка. Звоню в первую попавшуюся калитку. Выходит мужик с бородой.
— Чего тебе? — спрашивает. — Ты кто такой?
Я представился, назвал свой адрес. Объяснил, так, мол, и так. Вот, пока каникулы, хочу на аккордеоне научиться играть. Дескать, не подскажете, у кого можно взять напрокат. Мужик долго и пристально смотрел на меня, потом спрашивает:
— А деньги у тебя есть?
— Найдем, — говорю.
— Дай
— Так вы знаете, у кого есть аккордеон? — обрадовался я.
— Не знаю, — отвечает мужик.
— А зачем же вы тогда про деньги спрашиваете? — удивился я. Ну и кадр!
— А ты зачем про аккордеон у меня спрашиваешь? — Глаза у мужика грустные-грустные.
— Так я же вам сказал, что хочу научиться играть на аккордеоне.
— А я хочу опохмелиться.
— Все с вами понятно, — вздохнул я и отошел от калитки.
— Постой, малый, — окликнул меня мужик. Я остановился.
— Что? — спрашиваю.
— Ты че, обиделся, что ли?
— Нет, но мне нужно найти аккордеон.
— Подойди сюда. — Мужик поманил меня пальцем. Я вернулся, подошел, смотрю ему в глаза, а он плачет.
— Что с вами, — испугался я, — вы почему плачете?
— Хочешь чаю?
— Да нет, что вы! Спасибо, — смутился я.
— У меня очень хороший чай. Заходи. Не боись, не обижу. Заходи, пожалуйста.
Если бы я не увидел в его глазах слез, наверное бы, не согласился. Но что-то жалко мне стало этого мужика. Я вошел, он предложил сесть прямо на крыльцо, а сам пошел в дом. Странный мужик, думаю, расплакался чего-то. Может, у него горе какое, а я тут со своим аккордеоном приперся. Хотя я же не знал. Через несколько минут мужчина вышел с табуреткой, у нас такая на чердаке валяется, странная какая-то и крашеная-перекрашеная. На табуретке стоит заварной чайник, вместо крышки голова какой-то диковинной птицы, и рядом с чайником две чашки. Мужик бережно, чтобы не опрокинуть чайник, поставил табуретку передо мной.
— Не торопись, — говорит так, словно я кинулся сразу чай наливать, — пусть настоится, иначе красоты не увидишь.
— Какой красоты? — не понял я.
— Красоты напитка, — отвечает мужик. Я ничего так и не понял, но промолчал. Зачем докучать человеку. Я и так его своей балалайкой расстроил. Точно, горе у него какое-то, вон глаза какие красные, да и слезы так и не высохли.
— Тебя как звать-то? — спрашивает.
— Миш… Михаил.
— Красивое имя, — он протянул мне руку. — А меня Владимиром кличут.
Я пожал его волосатую руку и улыбнулся.
— А отчество как? — спрашиваю.
— Называй меня Володькой, — говорит, — при чем тут мой батюшка?
— Неудобно как-то, — смутился я. — Вы же все-таки намного старше меня…
— Какая разница, Михаил, — вздохнул Владимир без отчества. — Ты — Михаил, я — Владимир. Мне шестьдесят лет, тебе тоже когда-то будет шестьдесят лет. Какая разница, — повторил он и предложил: — Ну, Миха, наливай! Чего сидишь?
Я осторожно одной рукой взял чайник и, другой, придерживая птичью голову, налил в обе кружки. Напиток действительно оказался ароматным и очень приятным на вкус. И красивым, такой цвет, как та утренняя полоска зари. Помните, когда я никак не мог уснуть после поездки к Юрке, когда еще контролер меня застукал спящим.
— Вкусно! —
— Собственного приготовления, — вздохнул мужик и снова заплакал.
Да что ж это такое, я сам сейчас разревусь.
— У вас горе? — спрашиваю, как дурак.
— Горе, сынок, большое горе, — отвечает.
Я умолк, совершенно не зная, что нужно говорить в таких случаях. Прошло минут пять, хозяин молчал. Повисла тягостная пауза. Мне стало как-то совсем уж неловко, и вдруг, сам не знаю, как получилось, я спросил:
— У вас кто-то умер?
— Вера умерла, — тихо сказал старик, только сейчас я заметил, что, несмотря на озвученный возраст, он выглядел старше моего деда.
— А кто она?
— Вера-то? Вера, сынок, это наша жизнь. Так вот моя вера умерла. Вера в людей. Понимаешь?
Что я могу тут понять? А вы что-нибудь понимаете? Я так честно и ответил:
— Не-а. Не понимаю.
— Всю свою жизнь, Миша, я был кому-то нужен. У меня было трое сыновей. Вернее, они сейчас где-то есть, но я говорю «были», ибо для меня их теперь нет. Они есть, но где-то. А здесь вот, — он похлопал себя по груди, — их теперь нет. Когда им что-то нужно было, они всегда приходили ко мне и говорили: отец, нам нужно это, или то, или другое, третье. Понимаешь?
— Угу, — киваю.
— Я никогда ничего не жалел для детей. Их мать умерла двадцать лет назад. Я сам их растил. Теперь они уже взрослые. У них есть жены, дети, то бишь мои внуки. А я остался один.
— И они вас не навещают, — догадался я.
— Год назад, — продолжает старик, даже не заметив моего вопроса, — приехали и говорят мне: батя (я тут же вспомнил Лилькиного Игоря), нам нужны деньги. Срочно нужны. Понимаешь, им срочно нужны были деньги. А денег у меня не было. Я все им отдал — и деньги, и жизнь свою, все отдал. Тогда они говорят: продай дом, мы тебе купим квартиру. А зачем мне квартира, если я всю жизнь на земле прожил? Квартира для меня — это все равно что гроб. Ну, я и отказал им. Наташка, невестка, жена младшего сына, говорит: все с вами понятно. Ну, вот точно, как ты сегодня сказал. А сыновья промолчали. Так и уехали.
Вы не представляете, как мне вдруг стало стыдно.
— Простите меня, пожалуйста, — говорю и сам чуть не плачу. — Я не хотел вас обидеть, дядя Вова, я…
— Никаких дядей, никаких дедов, — перебил меня старик, — называй меня Вовой или Владимиром, если хочешь. Будешь моим другом?
— Буду, — выпалил я. — Только вот все же неудобно, понимаете…
— Неудобно спать на потолке! Ну, как чаек? Понравился? — неожиданно сменил тему мой новый друг.
— Очень, — закивал я. — Никогда такого не пил.
— Чая тут нет и в помине. Все есть — и рябина, и смородиновые листья, и малина, и чабрец, а чая нет. Это моя мать-покойница научила меня такой заваривать. Тыщу лет русские люди такой чай пьют.
— Спасибо вам, дя… Владимир. Если не возражаете, я буду к вам наведываться. Вы мороженое любите?
— Люблю, — рассмеялся Владимир. — Кто ж его не любит? Спасибо и тебе. Приходи обязательно. Если аккордеон не найдешь, я тебе помогу. Есть у меня один знакомый музыкант. Если не умер еще, найдем тебе аккордеон. Не переживай. — Старик снова смахнул слезу.