На качелях между холмами
Шрифт:
— Ну что вы все плачете? — спрашиваю, мне вдруг захотелось погладить его бороду. — У вас же теперь друг есть. — Я постучал себя кулаком по груди.
— Не обращай внимания, сынок, это не слезы, это водка вчерашняя выходит.
— Перебрали? — спрашиваю.
— Перебрал, — кивнул старик. — Мне вчера шестьдесят лет исполнилось. Отмечал.
— Как? — раскрыл я рот. — А…
— Никого не было, — опередил старик меня. — Никто даже не позвонил. Вон видишь, что от телефона осталось, — он кивнул в сторону забора, там валялись осколки мобильника. — Это я сегодня
— Но ведь это удобно, — возразил я.
— Согласен, удобно. Но раньше, когда у людей не было телефонов, они были ближе и роднее. Если кому-то понадоблюсь, приедут и без звонка. А не приедут, и по телефону никого не хочу слышать.
— А как ваших сыновей зовут, — сам не зная для чего, спросил я.
— Старшего Стасом. Средний Олег. А младшенького — Владислав.
Любит он их все равно, подумал я, не сказал же «младшего», а именно — «младшенького». Что ж за люди такие? Неужели им деньги оказались дороже отца?
— Может, еще одумаются, — произнес я вслух.
— Может, — хмыкнул старик. — Может, одумаются. Только поздно уже, Михаил.
— Почему? — удивился я.
— Понимаешь, сынок, — тяжело вздохнул Владимир, — шакаленок никогда не вырастет волком.
— Но это же ваши дети, — возразил я и покраснел, но старика мои слова нисколько не смутили.
— Все ты правильно говоришь, — кивнул он. — Да, это я сделал из них шакалов. Настоящие волки своих детенышей с детства натаскивают. Учат добывать, учат голодать, учат защищать членов своей стаи. Но, если маленького волчонка с детства держать в тепле и на мягком диване, кормить его курочкой, гладить, как болонку, волк из него не вырастет.
— А говорят «Сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит», — улыбнулся я.
— И это верно, — снова согласился Владимир. — Волка, но не щенка. Понимаешь, в чем дело, Мишка. Я слишком много давал этим людям. Настолько много, что у них атрофировался инстинкт добычи. Они привыкли, что им все кладут в рот. И вот когда я отказался сунуть в их рты очередной кусок, тут же они все и забыли. Потому что они не знали никогда ни в чем отказа. Конечно, тут большую роль сыграло и то, что рано умерла их мать. Я ведь все время боялся, что они почувствуют себя сиротами…
— А вы так больше и не женились?
— Да было дело, — сказал старик, — только кто потерпит трех оболтусов? Прожили два года, она и сбежала. Кто будет кормить, обстирывать, учить чужих детей? Кому это надо?
— И вот так всю жизнь прожили один?
— Ну, почему же один? С сыновьями…
— Я имею в виду без жены.
— Да, с женами туго.
— А сейчас? Сейчас ведь можно жениться?
Старик рассмеялся.
— Тебе сколько лет? — спросил он.
— Тринадцать, — сказал я и добавил: — скоро будет.
— Да можно, — цокнул он языком, — все можно. Только кому я теперь нужен вот такой, — он провел ладонью сверху вниз перед собой.
— Я читал, что люди и в семьдесят лет женятся.
— Может, и найду какую бабку. Или она меня найдет. Поживем, увидим.
— Обязательно
— У тебя мама-папа есть? — спросил Владимир.
— Да, — кивнул я. — И сестра есть, и бабушка с дедушкой.
— Как твоя фамилия?
— Миров.
— А-а-а, — протянул дед. — Так ты внук Михаила Александровича и Лилии Степановны?
— Ну да, — обрадовался я. — Вы с ними знакомы?
— Знаком-знаком, конечно, — закивал старик. — Бывало, вместе с твоим дедом и самогоночку попивали. Хороший у тебя дед.
— Я знаю, — отвечаю. — Да и бабушка у нас неплохая.
— Молодец, Мишка, — Владимир погладил меня по голове. — Своих стариков нужно любить. А знаешь почему?
— Почему?
— Потому что и ты когда-то станешь стариком. Об этом нельзя забывать. Знаешь, какое самое страшное преступление на свете?
— Не-а, — замотал я головой, но тут же предположил: — Наверное, убийство?
— Да, убийство — страшное преступление, но самое страшное — предать своих родителей. Страшнее нету. Ты запомни это, сынок, на всю жизнь. Предать отца и мать — самое страшное преступление. — На глазах у старика снова появились слезы.
— Владимир, может, все еще утрясется? — попытался я успокоить старика. — Может, одумаются…
— Эх, Михаил-Михаил, да что теперь говорить…. Поздно… Ну, Миха, давай, что ли, — старик протянул мне руку. Значит, на Березовой, дом пять живешь, говоришь?
— Угу, — кивнул я, — заходите в гости.
— Спасибо, — говорит Владимир, — ты тоже захаживай, рад буду тебя видеть.
Что-то перехотелось мне в тот день искать этот «мини-рояль», от Владимира я направился домой. Надо же, думал я по дороге, вот тебе и сыновья. Нет, я, конечно, так никогда со своими родителями не поступлю. Как можно? Они же обо мне заботятся, кормят, одевают, обувают. Ругают? Ну, так за дело же. На то они и родители. И папа мой своих родителей тоже любит и, думаю, никогда не бросит их одних. Я и раньше слышал, что есть дети, которые отрекаются от своих матерей и отцов, но вот такой рассказ от самого родителя услышал впервые. Даже с днем рождения не поздравили. Ужас какой. Мне вон, когда десять лет исполнилось, мама с папой такой праздник забабахали, что до сих пор помню. Утром поехали в зоопарк, проведали льва. У нас традиция такая — мы же с папой львы. Только у него день рождения пятнадцатого августа, а у меня — девятого. У меня даже на доме рядом с окном на стене голова льва прикреплена. Красивый такой левка. Папа подарил и пришпандорил его на стену.
Глава 15
Мария к моему приходу уже проснулась, переоделась в шорты и майку. Красиво, конечно, но платье ей идет больше. В шортах она не похожа на ту летающую принцессу. У нас во дворе стоят качели. Большие такие, как диван. Там я и застал свою очаровательную гостью. Машка, разговаривая со мной, сначала опускала глаза. Но постепенно мы забыли о том, что произошло на равнине. Я рассказал ей о новом друге, она очень расстроилась, что сыновья забыли об отце.
— Ты меня познакомишь с ним? — спрашивает, имея в виду Владимира.