На кладбище Невинных
Шрифт:
Мысли остановились.
Он наконец-то все понял.
Вот он, Сатана.
Вот оно, чудовище.
Вот тот, кто задумал всё это.
Несколько минут Сен-Северен просто не мог оправиться от этого последнего потрясения. Перед его невидящим взором всплывали пальцы Тибальдо в дорогих перстнях, упирающиеся в живописные полотна, недоумевающее лицо банкира при известии о гибели Люсиль, отрешённый вид на кладбище, живая благодарность герцогу за сочувствие… Потом вспомнилось лицо Тибальдо на парижском бульваре, вдумчивые суждения о Леонардо, спор с де Конти об искусстве…
Будь всё проклято.
И снова его смутило странное чувство — немого восторга, сменившегося ужасом и трепетом
Тибальдо между тем лениво, но с чувством играл любовную увертюру с покойницей, а его светлость успел за время амурных прелюдий и интерлюдий банкира, пока рядом совокуплялись Лоло с Брибри, а Реми и Камиль допивали вино, разровнять в камине угли и пепел, и водрузить на решётку жаровню и даже вытащить из-за книжного шкафа изящный кувшинчик тонкой работы. Он наблюдал теперь за Тибальдо. Было заметно, что ему не терпится, но торопить банкира он всё же не стал — сказывалось прекрасное воспитание.
Наконец, банкир, вдоволь отведав любимого блюда, предоставил возможность его светлости тоже полакомиться, и вскоре огромные куски человечины скворчали на лучшем оливковом масле, распространившим по комнате приторный, чуть сладковатый мясной запах. Снова, почти как бывало в салоне, возник спор банкира и герцога — ди Гримальди советовал не переперчить мясо, но добавить больше соли и специй, и заказал себе отдельный кусочек — с сушёным чесноком и майораном.
Как гостеприимный хозяин, герцог велел сменить перепачканную кровью скатерть, которую тоже швырнули в камин, и вскоре подал угощение на серебряных подносах. Руайан ел, как принц крови, порезав мясо на мелкие кусочки, нанизывал их на серебряную вилку и жевал с подлинным аппетитом. Но Брибри рвал мясо зубами, и Лоло обозвал его поросёнком. Камиль д'Авранж отказался от трапезы: это мясо, на его вкус, было сладковато, а Реми де Шатегонтье отметил, что это нездоровое питание.
Он предпочитал и предпочитает спаржу и мясо молодых курочек.
Глава 6
«Черт возьми, прихоти могут подождать, пока есть нужды!»
С ним никто не спорил. Разговор за трапезой был светским, однако, его портил грубостями Реми де Шатегонтье. Он напомнил присутствующему здесь хозяину дома, что покупка имения ждать не будет, и если мсье д'Авранж в очередной раз нагородит кучу лжи о своей сестричке и снова спрячет её…
Д'Авранж оглядел его мутными глазами.
— Я уже сказал тебе, Реми, никого я не прятал!
Начавшуюся ссору снова погасили. Но Реми продолжал высказывать свои претензии — теперь всем.
— Почему, чёрт возьми, я должен быть последним? Неужели Шарло помирал с голоду? Я уж молчу о вас, Тибальдо! А Брибри? Но я вёл себя, как благородный человек. Но эта дурёха — неужели так уж нужна вам, Габриэль?
— В данном случае, дорогой Реми, вы не хуже меня знаете, что я тут ни при чём. — Герцог, с аппетитом жуя и чуть причмокивая, был настроен благодушно. — Не исчезни эта девица де Кантильен, всё было бы так, как договорено. Эта вкуснейшая тушка — для меня не прибыль, но гастрономический шедевр, и только. Никуда ваша добыча не денется. В следующий раз д'Авранж разыщет её, чёрт возьми. Что до Шарло, то вы несправедливы к Руайану. — Граф Шарло, жуя, при этих словах его светлости утвердительно кивнул. — Это был пробный шар нашего уважаемого Тибальдо, мы учились, постельные интересы д'Авранжа и финансовые Руайана просто совпадали с изысканными прихотями нашего итальянского друга. Но и вы основательно полакомились тогда, согласитесь. Что да этой потаскушки Люсиль — так это ведь была ваша прихоть, а для д'Авранжа — вообще чистейший альтруизм, самопожертвование. Я благодарен дорогому Камилю за готовность
— Хорошо, а эта третья — Брибри так быстро проголодался?
— Это же была моя прихоть, — перебил д'Авранж открывшего было рот де Шомона. — Брибри повезло случайно.
— Чёрт возьми, прихоти могут подождать, пока есть нужды!
— Как же вы осточертели с вашими вечными нуждами, Реми… — злобно прошипел поэтичный упырь Брибри, вгрызаясь во второй кусок мяса. — Ваша грубая практичность и отсутствие в вашей примитивной натуре высокого романтизма удручают светлые души. С вами тяжело общаться.
Ремигий зло прошипел в ответ, что если Брибри не заткнётся со своей поэтичностью, он, Реми, просто придушит его.
Но тут герцог торжественно пообещал в присутствии четырёх свидетелей, что займёт виконту нужную для покупки имения сумму, которую тот вернёт ему из поступивших после следующей трапезы средств. Реми подозрительно блеснул глазами, но ничего не сказал. Жуткая трапеза, к счастью для полумёртвого от ужаса аббата и его товарищей по наблюдению, продолжалась лишь около часа. Потом герцог заявил, что тянуть нельзя, и, ворча и тяжело отдуваясь, поднялся.
— Пора, Реми. Повеселились — и довольно. Кстати, мы забыли в прошлый раз об этой милой шалости. — Герцог, весело усмехнувшись, взял оправленный в золото череп и с силой надавил золотыми зубами на предплечье девицы, — Мне нравятся эти зубки.
Ремигий, ворча, надел привезённые с собой перчатки, д'Авранж вырезал по трафарету на спине несчастной жертвы крест, потом лежащий в углу полуобглоданный скелет облили чем-то непонятным, без цвета и запаха, но страшно опалившим остатки кожного покрова, после чего жертва была укутана в чёрный плащ, д'Авранж и герцог подняли труп и спустили его вниз, в карету. Ремигий тоже откланялся, предварительно забрав с собой какой-то полупустой мешок. Послышался звук открывающихся ворот, стук подков о булыжники. Тем временем Брибри и Лоло сожгли в печи остатки трапезы, навели везде порядок, а банкир, наблюдая за ними с кресла, как король с трона, доев свое жаркое, потягивал золотистый коньяк.
Через полчаса карета вернулась, но без Реми и Камиля. Герцог осмотрел помещение, кивнул. Всё было в порядке. Лоло сказал, что они с Брибри уедут в его экипаже и могут захватить с собой Тибальдо, но тот сказал, что вернётся с герцогом. Руайан с дружком уехали.
Оставшись вдвоём, ди Гримальди и де Конти несколько минут обговаривали реальную стоимость мраморной статуэтки «Сатир», которую предлагали его светлости. Банкир советовал поторговаться и сбавить цену до тридцати тысяч ливров. Дороже она не стоит, но герцог полагал, что мелочиться не стоит — настолько понравилась ему вещица.
— Он просто очарователен, а в некоторых деталях — настолько тонкое исполнение…
Наконец оба уехали.
Едва затих скрип колёс выезжающей со двора кареты герцога, Риго, которому до тошноты осточертел запах голубиного помета, поторопился вывести Корвиля и де Сен-Северена к задней двери. Втроём они перелезли через ограду и, скрытые домом от главных ворот, направились к Леру. Риго дышал полной грудью, радуясь возможности очистить лёгкие от запаха селитры, Корвиль пожаловался, что, несмотря на мерзость увиденного, страшно проголодался. Аббат молчал. У отца Жоэля подгибались колени и немели пальцы, темнело в глазах и кружилась голова. Невероятным усилием воли он держался, сжимая зубы, чтобы не завыть и не разрыдаться.