На кладбище Невинных
Шрифт:
— Как ни странно, верю. Но я хотел видеть тебя, чтобы ты мог понять. Это должно удивить тебя. На суде я смолчал. Дело в том, что причиной этих убийств был… ты. Не перебивай меня, — возвысил голос д'Авранж, хотя аббат не пошевелился. — Ты всё равно ничего не можешь сказать мне.
Аббат вздохнул, поняв, что ему предстоит выслушать не исповедь, но скорее похвальбу выродка свершённым. Их всегда тянет поговорить — Бог весть почему. Они изгаляются и упиваются своими рассказами, и глаза д'Авранжа тоже блестели упоением.
— Я говорил тебе, — начал он, пожирая Жоэля глазами, — что все эти годы я частенько забавлялся с женщинами и девицами. Ничего особенного. Пару раз я даже почти влюблялся,
Сен-Северен помнил. Он не видел в рассказе Камиля ничего значимого, но не мог не вспомнить слова де Витри. Да, нелюбимые и нежеланные, эти мужчины бесновались, не понимая, что нелюбимыми их делает отсутствие любви в них самих. В итоге они не могли обрести подлинного мужества и теряли человечность…
— Я слушал ваш разговор, — продолжал Камиль. — Ты красноречив… когда хочешь. Она спросила тебя, почему нынче в моде такие блеклые цвета? Цвет костюма — отзвук горячки крови, ответил ты, и если кровь течёт в жилах эпохи могучими волнами, то её цвета — пурпурно-красный, изумрудно-зелёный и фиолетовый, ныне же сила истощилась, остались только лишённые творческих порывов сомнения. В моде блошиный цвет. Она слушала, улыбалась, кивала. Как и Мари… Она влюблялась в тебя. О, я видел… она сказала, что ревнует к Господу, который забирает себе самое лучшее! Я почувствовал, что страстно вожделею её и снова… снова ненавижу тебя.
Аббат бросил на собеседника потемневший взгляд.
— Ты считал, что я, несмотря на обеты, воспользуюсь девицей?
Д'Авранж усмехнулся, презрительно махнув рукавом тюремной рубахи арестанта.
— Нет. У каждого — своя гордыня. Твоя — в том, чтобы устоять, только и всего. Но я вновь ощутил свою дьявольскую мощь. Я попробовал для начала внушить девице мысль, что ты подлинно влюблён в неё и хочешь сложить сан и жениться на ней. У меня получилось! Я приказал ей отправиться к портнихе и заказать свадебное платье. Она сделала это! Потом я увидел её в гостиной маркизы и приветствовал весьма любезно, но она едва взглянув на меня, быстро подошла к тебе. Я видел её глаза. Сон и явь двоились в ней, и она их уже не различала! Она сказала, что видела в Шуази портрет человека в красном. Ты ответил, что это Галеаццо и пошутил, что вообще-то, многие французы уверены, что все итальянцы на одно лицо. Она, уже влюблённая в тебя до безумия, заметила, что твоё лицо совсем не похоже на итальянские лица, и ты снова отшутился. Она попросила разрешение взять тебя в духовники, она хотела поговорить с тобой наедине. Ты
Аббат вдохнул.
— Господи, этот-то за что? Ненависть рождается не на пустом месте. Не возненавидел же он де Конти или тебя…
Д'Авранж усмехнулся.
— Ты хочешь вынудить меня признать, что я и Реми просто завидовали тебе? — Он закусил губу. — Ты что-то, я помню, говорил об этом. Что гордыня порождает зависть, а зависть — ненависть? Не знаю. Я никогда не признаю, что ты превосходишь меня. Но меня бесило… и Реми тоже… Есть нечто нестерпимое в преимуществе, оказываемом на твоих глазах другому.
Аббат кивнул.
— Я замечал, когда признаки антипатии его милости проявлялись во всей полноте.
— Он не очень-то и скрывал их. И вот — я рассказал виконту, что могу полностью лишить девицу воли — и предложил ему полакомиться вместе. Ремигий, как ни странно, не любит девиц — слишком многих пришлось чинить, как он выражается. Таким образом наши интересы не противоречили друг другу. Однако, Ремигий сказал, что подобная забава, если объект её — не поломойка, но девица из общества, может дорого обойтись. Необходимо было безопасное место для забав, и лучшего, чем загородный домик де Конти, для этого не найти. Он бывал там.
— Так значит… вы… не планировали убийство?
— Нет, — пожал плечами д'Авранж. — Реми даже предлагал поставить дело на поток — договариваться после с оными девицами — ведь ни одна не осмелится никому ничего рассказать, штопать их, и, шантажируя, требовать, чтобы те открывали нам дорогу в дома, где можно хорошо полакомиться новыми красотками. Я бы не стал убивать.
Глава 9
«Избранники Бога избираются Им. Избранные Смерти тоже должны быть избраны самой Смертью…».
Аббат глубоко вздохнул. Он всё же не сильно ошибся.
— Но кто предложил то, что было сделано? Тибальдо?
— Да. Ты понял. Да. С его светлостью Реми переговорил в присутствии Лоло де Руайана, Бриана де Шомона и Тибальдо ди Гримальди, кои не интересовались женщинами. Банкир неожиданно заметил, что не настолько же Реми и я сошли с ума, чтобы оставлять после девицу в живых? Всё равно мне не удастся вечно держать её в своей власти — рано или поздно какая-нибудь чёрт знает что и кому скажет, истерички непредсказуемы и ситуация станет опасной.
Я понял, что он в чём-то прав. Тут ди Гримальди неожиданно заметил, что рациональнее и умнее совместить приятное с полезным, развлекаться только с теми красотками, смерть которых будет полезна каждому. Шесть человек способны обеспечить алиби друг другу. Сам же он заметил, что на движущиеся объекты не претендует, но всегда интересовался… любовью после смерти. Он мистик. Брибри робко спросил, не шокирует ли остальных небольшое кровопускание, он с детства любил вкус крови. Лоло настаивал на своём праве покончить с девицей, — убийство женщины возбуждало его.
Но, в общем-то, при сопоставлении интересов выяснилось, что они ни в чём не противоречили друг другу. Я настаивал на своём праве быть первым, Реми великодушно соглашался быть вторым, и вообще, интересовался любовью Венеры Калипиги, Брибри со своими вампирическими склонностями вообще никому не мешал, Руайан брал на себя обязанность прикончить девицу, потом наступала очередь банкира, а что до герцога де Конти, то его светлость, услышав от кого-то из путешественников по Новому свету о вкусе человечины, загорелся желанием её отведать. Что до любви, то он предпочитал снадобья Ремигия и развесёлых потаскушек пожирнее.