На клиента
Шрифт:
Казалось, Антон Михайлович переоценивал свои возможности. Но никто из окружающих не знал им предела. Не знал предела ловкости и изворотливости своего патрона, в войну командовавшего подводной лодкой, избегнувшего стольких опасностей, ушедшего от стольких погонь. И потому даже у них, у бойцов, от слов его по спине пробегали мурашки…
…Шатунов играть отказался. Галайба снова поставил на доске партию Рибли — Каутли. Ему вдруг показалось, что у белого слона есть иной вариант продолжения. Он начал высказывать Шатунову свои соображения, но тот
Солнечный свет, пробившись сквозь жалюзи досок, ровными вертикальными полосами желтел на стенках с посудой. Даже на щеке у Галайбы была такая же, но он не отклонился, не отодвинулся только зажмурил освещенный глаз.
— И к кому она могла закатиться?.. — хмуро произнес Шатунов. — Ребра бы тому пересчитать.
— Брось. Никуда они не денутся. Что моя швабра, что твоя. В первый раз, что ли? А, может, в Сочи сорвалась?
Шатунов откинулся на спинку стула.
— Да нет. Скажешь тоже. Юрка у меня заболел, у старух сейчас. Не могла бы она сейчас… Да и кто там в это время, одно старичье?
— Э-э, да нам работа подвалила, — вдруг оживился Галайба, перебивая, и показал глазами.
Они увидели за столиком в углу у окна парня.
— Ты заметил, когда он сел?
— Нет.
— Ладно, пойду-ка покормлю, — Шатунов был рад возможности отвлечься. Потянул смокинг, висевший на спинке стула, поправил бабочку. Спросил глазами Галайбу: «Как?». «Порядок», — кивнул тот.
Он перекинул на левую руку салфетку и вышел.
Пересекая зал, уже автоматом определил: залётный. Правда, старается держаться уверенно, спокойно. Но нет-нет да посмотрит по сторонам с такой почтительностью, что всякий на месте Шатунова рассмеялся бы. Чуток есть — не по себе человеку. И еще было видно, что парень из тех, кому подскажи, как правильно перейти улицу, так он навечно зачислит тебя в сердечные друзья. Так на лице это все и написано.
— Здравствуйте.
— День добрый, — парень еще издалека кивал головой, улыбался. И в глазах его было: «Вот уж спасибо! Вовремя подошли, прямо спасли…»
В ответ Шатунов всем своим видом излучал понимание, сочувствие и высшую предупредительность.
Парень таял в тихой благодарности.
— Откуда к нам? — утепляя улыбкой глаза, спросил Шатунов.
— Издалека. Ой, издалека. Из Вилюйска!.. Слыхали?
— Далеконько же отсюда, — говоря это, Шатунов быстрыми ловкими движениями касался обеденных приборов, зорко вглядываясь, все ли так. Поправил салфетки, скатерть, на которой чуть топорщились углом длинные стрелки от утюга. Даже на ободки фужеров и рюмок посмотрел внимательно, словно надеялся разглядеть на них след сытинского алмазика.
— Мостостроитель я, — заливался соловьем парень, ободряя себя щелчками по спичечному коробку. Сейчас, в пустом зале, звук этот раздавался гулко. — Сами спроектировали там у себя мостишко. Да вот не утвердить было никак. Ездили, ездили — все без толку. А сегодня на мне дело развязалось. И, знаете, удачно. Вот везу домой подписанный проект, — парень взял с соседнего кресла кожаную черную папку на молнии, повертел ее в руках.
— Поздравляю с победой, — Шатунов скосил глаза к ногам парня. — А этот пакет ваш?
— Да, мой. Дочке кроличью шубку тут отхватил. Представляете, без всякой очереди. Повезло. В общем-то я везучий… А с пакетом меня швейцар пропустил. «Ладно, — говорит, — ступай. Там сейчас пусто».
— От вас соболя, а от нас — кролики? — усмехнулся Шатунов.
— Так получается, — рассмеялся парень, обнажив крепкие белые зубы. — Впрочем, зачем ребенку соболя, только портить.
— Не скажите. А мосты, простите, какие? Железнодорожные?
— Да.
— Средние, неразрезные?
— Точно.
— Арочные? Рамные со шпрингельными решетками?
— У нас чаще рамные, с треугольными… А что, доводилось иметь дело?
— Просто на вашем лице это все написано. А у нас глаз. Наметанный.
— О, уважаю! Уважаю профессионализм, — парень вскинул обе руки, сдаваясь. На темных рукавах пиджака Шатунов увидел светлые пылинки, явно гостиничного происхождения.
— Да уж, нет хуже дилетантства. А какой заканчивали?
Парень назвал.
— Так что прикажете подать?
— Ну, приказывать… — парень смутился, уши его зарозовели. Он держал меню в толстой тяжелой обложке. Глаза его, видно, разбежались. — Я уж лучше вас попрошу…
Шатунов не отозвался.
Парень водил пальцем по строчкам, отыскивая хоть что-то знакомое.
Стоя над ним, Шатунов с некоторым сочувствием думал: «Головушка… Проломить волынщиков в проектном — нипочем, а супешник выбрать, так на макушке волосики шевелятся…»
— Прямо не знаю, — растерянно развел руками. — Уж вы подскажите, пожалуйста. По-дружески. Знаете, студентом — не на что было. А потом — в такие райские кущи не заносило. — И столько было покоряющей неотразимости в его мольбе, что узкие губы Шатунова дрогнули.
— Пожалуйста. Из холодного советую миноги маринованные. Хороши. Затем, консоме по-бретонски.
— Консоме? А что это такое? Консоль вот — знаю, а консоме…
Шатунов понимающе кивнул.
— Ну, как вам… Консоме — блюдо французской кухни, горячий прозрачный суп. Основа — бульон из говядины. Годится?
— Любопытно. Попробую. А на второе?
— Свиные розеты возьмите.
— А это что за зверь?
Шатунов объяснил.
— Фрукты, водичку минеральную, кофе?
— Да уж на ваше усмотрение. Знаете, проголодался. Шел мимо, увидел вашу шикарную вывеску, зашел. Осмелел на радостях, что дела с плеч. Уже и с Вилюйском переговорил. Поразительно, слышимость великолепная. А может, дело в том, что я везучий?.. — опять залился соловьем парень, на сей раз в явном предвкушении еды.
Шатунова начала утомлять эта обаятельная простецкость. Он поджал губы и с лица его исчезла маска радушия.
— Как насчет коньячка? «ОС». Правда, самтрестовский.
— Добро.
— Грамм пятьдесят, сто?
— Последнее число годится. Простите, как вас звать?
— Валерий.
— Спасибо вам, Валерий, — парень признательно коснулся локтя Шатунова.
— Не стоит. Посидите, я скоро.
Он пошел, отдал заказ. И когда возвращался, услышал телефонный звонок. Слабый, из-за дверей их раздевалки. Поспешил туда, снял трубку.