На короткой волне
Шрифт:
— Вы не боитесь идти сейчас по лесу? — спросила я.
— Нет. Я уже привык…
Кругом стояла такая тишина, что казалось кощунством разговаривать в полный голос.
— Знаете, Ася, — начал вдруг Павел, глядя в сторону. — Я, как сейчас, помню: когда умирала моя мать… уже в самую последнюю минуту… Она только успела сказать мне: «Пашенька, вернись домой…» — и все. «Домой…» Я даже не знаю, что это такое — город или деревня — Рыбное… Рязанской области… Но я очень хочу вернуться туда, Ася… очень.
Потом, тряхнув головой, как бы отгоняя от себя воспоминания, он сказал:
— Ну, я пошел…
— Возвращайтесь поскорее.
Я смотрела ему в глаза. Да, мы с майором рисковали не только своей жизнью, но и жизнью разведчика, которого мы никогда не видели и на связь с которым шел сейчас Павел. Никто из нас не имел такой возможности связаться с ним, как Павел.
— Вы сомневаетесь во мне? — спросил он.
— Нет. Я вам верю.
Он схватил мои руки, крепко сжал их:
— До свидания! — и быстро пошел по едва видной тропинке. Тихий-тихий стоял лес, пахло хвоей…
— Ася! — позвал меня подошедший сзади майор. — Пойдем в лагерь. Поздно уже.
Мы молча дошли до шалаша.
— Спокойной ночи, — сказал майор и повернул к реке, к часовому.
— Спокойной ночи…
Я влезла в шалаш, легла на свою постель. И, закрыв глаза, увидела перед собой нашу комнату в московском доме, колонны театра перед окнами, завешенные маскировочными сетками. «Мама… Как ты там?» Защипало, защекотало в носу. Комок сдавил горло… «Мамочка…»
Павел приехал через два дня. Он сразу прошел к майору, и они долго беседовали. А когда вышли из шалаша, по глазам майора я поняла, что все в порядке. Через час я передала в центр сведения о дислокации немецких войск в Люблине. По совету люблинского разведчика нашим командирам предстояла встреча с польской подпольной группой.
В целях конспирации встреча была назначена в каком-то отдаленном местечке. Я, как радистка, должна была остаться при радиостанции, то есть в отряде, и только с завистью смотрела со стороны на сборы товарищей. Вот подошел Петрусь, одетый в форму немецкого офицера. Маша ахнула от восхищения, и я не удержалась от улыбки. Форма сидела на нем так, как будто он никогда в жизни не носил ничего другого. Майор тоже выглядел вполне элегантным мужчиной в светло-коричневом костюме и шляпе. Подъехали на лошади Фердинанд и Никита, майор отдал какое-то распоряжение, и они отправились в путь.
Каждый раз, когда уходят или уезжают товарищи по работе на всевозможные большие и маленькие, опасные и не очень опасные задания, — каждый раз тоскливо сжимается сердце. Напряженна и изменчива судьба разведчика.
На другой день я передала в центр радиограмму о встрече с представителями польской подпольной группы.
Вскоре был получен ответ: «В десять часов вечера ожидайте самолет с грузом. Опознавательные знаки: три костра, выложенные треугольником». Мы все пошли встречать самолет. Поляна находилась в двух километрах от лагеря. Партизаны шли веселые. Николай, потирая руки, говорил:
— Письма-то наверняка будут. А может, и «русской горькой» догадаются прислать?
— То-то я смотрю, готовишься шкалики считать? — поддразнивал его Никита.
— Да-а-а… Не мешало бы! А ты что ж громыхалку свою не захватил, гостинцы-то на чем повезешь?
— Довезем. Было бы что везти, — отшучивался Никита.
На поляну пришли задолго до назначенного времени. Проверили сложенный хворост, солому, спички. Все в порядке. Когда совсем стемнело и на небе показались звезды, с востока послышался гул самолета. Он летел невысоко и в нашу сторону. Майор посмотрел на часы — время совпадало точно.
— Зажигай костры! — скомандовал он.
Петрусь, Николай и Никита почти одновременно чиркнули спичками. Вспыхнула солома, затрещали сухие ветки. Самолет пошел на снижение, и вдруг раздалась пулеметная очередь. Павел, стоявший рядом, резко дернул меня за руку и свалил в какую-то канаву. Самолет, делая круг над поляной, продолжал обстрел. А потом он не торопясь поднялся над лесом и полетел дальше на запад.
На следующее утро из центра сообщили, что самолет с грузом сбит немецкими зенитчиками при перелете через линию фронта. Когда, расшифровав радиограмму, я передала майору, он долго вертел ее в руках, потом сказал:
— А все-таки оружие необходимо…
Я вторично передала в центр радиограмму с просьбой прислать оружие.
Как-то ночью нас разбудили по тревоге. Это было неожиданно и не так страшно, как ново. Тревогу поднял Фердинанд.
Партизаны любили рассказывать, как они впервые встретились с ним. Однажды они ехали по дороге из деревни в лес. Фердинанд увидел их, положил автомат на траву, поднял руки и пошел навстречу. Партизаны остановили лошадь, Фердинанд подошел к ним ближе и сказал:
— Ви кто есть? Я есть партизант. Гитлер капут. — При этом он так широко улыбался, что партизаны не выдержали и захохотали.
В отряде Фердинанд был на редкость дисциплинированным, аккуратным, исполнительным.
Он дежурил этой ночью и услышал какое-то движение в лесу. Несколько наших разведчиков пошли в ту сторону, куда показал Фердинанд. Прошло около двадцати минут. Вскоре они вернулись обратно. Оказывается, это двигался к линии фронта один из отрядов Ковпака.
А через день — канонада! Сначала где-то далеко: тяжело и глухо. Потом все ближе, все громче, все громче! Фронт движется!
Верхом на лошади примчался из деревни Куба. Скачет по лагерю, смеется, кричит:
— Выходите, люди добрые! Собирайтесь! Собирайтесь! Немцы из села драпанули! Как же мы, «бедные поляки», теперь без немца жить-то будем?!
Еле угомонили его партизаны.
Движется фронт. День и ночь гудят на дорогах советские машины, летят самолеты. Вот они — наши солдаты, освободители!
Легко, свободно дышится, — мы на освобожденной земле!
Вот и кончилось первое особое задание.
На нескольких подводах въезжаем в деревню и направляемся к дому Кубы. Там уже все готово к приему гостей. Разведчики, партизаны, крестьяне располагаются за столом. А мы с Машей уходим на сеновал. Через несколько дней расстанемся. Может быть, поэтому нам хочется побыть вместе. Не обязательно что-нибудь говорить. Можно просто лежать рядом, молчать и думать… о чем хочешь…