На короткой волне
Шрифт:
В один из последних мартовских вечеров мы услышали лай собаки и, переглянувшись с Эльзой, побежали встречать партизан. На этот раз их было больше обычного: Василий, Николай, Людвик, Франек и другие. Посидев минут пять, они сказали:
— Ася, собирайся! Уходим через линию фронта.
«Вот оно, последнее, решительное!» — подумала я.
Вскрикнув, выбежала из комнаты Эльза. Я бросилась за ней. Почему-то заперла дверь. Обнявшись, мы плакали навзрыд.
— Ася, Асенька, Ася… — повторяла Эльза.
Двойной болью легло на мое сердце ее горе. Мы очень подружились с ней за это
Уходил Василий — уходила из ее жизни первая любовь. И я оставляла ее. Она безвольно висела на моих руках, без конца повторяя:
— Ася… Асенька…
Давно уже стучал в дверь Василий и кричал:
— Эльза! Эльза, откройте!..
Я впустила его в комнату.
— Эльза… — Но что он мог сказать ей? — Эльза, я вернусь… Эльза…
Он крепко сжал ее руки и прильнул к ним лицом. Маленькие, жесткие, с твердыми мозолями на ладонях, милые руки Эльзы! Сколько ими выстирано и выглажено партизанского белья, сколько испечено пышных булок и румяных праздничных пирогов! Они не написали еще ни одного любовного письма, но сколько мужественных, суровых партизан стремились с особой лаской и благодарностью пожать эти маленькие огрубевшие руки.
Они для Василия дороже всего на свете. Но он должен с ними расстаться…
— Василий! — кричат за дверью партизаны. — Пора! Идем!
А он никак не может уйти.
— Я вернусь, Эльза!
Мы с Густиком укладываем рацию, Марыся и Ганичка со слезами на глазах обнимают меня.
— Приходите к нам еще, — шепчет Ганичка.
Я подхожу к матери, обнимаю ее.
— Спасибо вам за все, за все…
— Возвращайтесь, — говорит мать. — Приходите вместе со своей армией.
Она выходит вместе с нами из дому и долго смотрит вслед, подставив ветру морщинистое заплаканное лицо. Я поворачиваюсь и машу ей рукой. Густик провожает нас до лесной дороги. Партизаны, как взрослому, жмут ему руку, а я говорю:
— Густик, ты у них один мужчина. Береги мать. Помогай Эльзе. Смотри за Ганичкой.
Последний раз я оглядываюсь в ту сторону, где остался домик Эльзы.
14
Через линию фронта! Мне казалось, что все должны быть взволнованы так же, как и я. Через линию фронта! Я присматриваюсь к партизанам, прислушиваюсь к отдельным словам, но особого волнения не обнаруживаю. Тогда во мне заговорило самолюбие: «Эх, ты! Все идут спокойно, а ты одна среди них трусиха!» Я шла и тихонько ругала себя. В то же время напряженный слух улавливал чуть слышные шорохи в лесу. Вдруг мы остановились.
— Ася, смотри, — сказал кто-то из партизан. — Это Чехословакия. Мы перешли границу.
Я осмотрелась. Небольшая полянка и лес как лес. Свернули в сторону, прошли немного.
— Ну, а теперь опять в Польше.
Я сомневалась, что переход через линию фронта такой большой группы может пройти благополучно, и все ждала, что начнется бой. Вот сейчас!.. Вот сейчас!.. Левой рукой я придерживала сумку с рацией, в правой сжимала револьвер.
А партизаны шли спокойно, вполголоса перебрасываясь шутками. Постепенно улеглось и мое волнение.
Часа через два в глухом овраге мы встретились с другой группой, в которой был и майор. Он хотел что-то сказать мне, но к нам подошли, и через минуту я уже потеряла его из виду. Сделав несколько шагов в сторону, я заметила в кустах две темные фигуры. Это оказались майор и Янек. Подойдя ближе, я услышала, как майор тихо говорил:
— Поручение тебе одно — помоги Асе. Будь все время возле нее. И если что случится — она должна жить. Она должна перейти эту проклятую линию фронта!.. Понимаешь? Должна перейти!..
Его тревога передалась мне. Я хочу перейти линию фронта вместе со всеми… Вспомнилась ночь на Орловой горе. Нет, я не хочу оставаться одна!..
Вскоре мы двинулась дальше в путь, теперь уже забираясь выше в горы. Воздух становился разряженнее, я выбивалась из сил. Мы зашли в какой-то дом и просидели там около получаса, ожидая Юзефа и Карела, майор предложил им вместе с нами переходить линию фронта. Но они так и не пришли.
Нас было больше семидесяти человек. Хозяйки дома, где мы передохнули, — две старушки — вынесли нам на дорогу свежих булок.
Мы распрощались со старушками и пошли дальше. Горы поднимались все выше и выше. Шли по узенькой — в один шаг — тропинке, по краю отвесного склона.
А потом начался такой крутой подъем, что я окончательно обессилела. Задыхаясь и слабея, я хотела опуститься на землю. Вдруг чьи-то сильные руки приподняли меня, подтолкнули и почти вынесли на вершину, где уже остановились партизаны.
Я оглянулась. Сзади стоял разведчик из другой группы.
— Спасибо, — сказала я ему.
— Да это не я. — И разведчик показал на капитана Орлова, который, наклонив голову, стоял рядом.
— Спасибо, товарищ капитан.
Наш путь казался бесконечным. Я шла, не выпуская из руки револьвера, а в голове словно кто-то отсчитывал: «Вот сейчас… Вот сейчас… Вот сейчас…»
Возможно, поэтому я не сразу поняла, как мы движемся. И только когда увидела ровную ленту впереди идущих людей, тогда поняла, почему мы так часто останавливаемся.
— Но это же безумие! — шепотом сказала я.
— Что? — переспросил Янек.
— Безумие! — повторила я.
Отдав приказание отряду не двигаться с места, майор уходил вперед. Отойдя немного, он включал большой электрический фонарь и освещал им все вокруг на многие десятки метров. Отряд застывал в неподвижности, глядя на майора: стоя с автоматом на плече, он посылал сквозь ночную мглу яркие лучи карманного прожектора! И у всех, наверное, стучало сердце: «Вот сейчас, вот сейчас, вот сейчас…» Удостоверившись таким образом, что немцев поблизости нет, майор вел отряд дальше.
— Нехорошо получается, — сказала я партизанам. — Майор идет на такой риск, а мы стоим и смотрим по сторонам.
— А если он нас не пускает?! Что можно сделать?
Фронт, казалось, был совсем рядом, но мы знали, что идти еще далеко, — прямого пути к нашим нет. Вскоре стало известно, что разведчики, которых выслал вперед майор, доложили о движении немецкой колонны тоже к линии фронта. Она шла параллельно нашему отряду, только внизу, у подножия гор. Поднявшись еще выше, мы старались идти бесшумно. Немцы же не беспокоились о тишине, и наши разведчики подходили к ним совсем близко.