На красный свет
Шрифт:
У избы с широким и низким крыльцом стояла полуторка.
— Чайная, — объяснил Леша. — Обогреемся, а там видно будет.
После степного безлюдья и непогоды все здесь было приятно: яркий свет и тепло, появившиеся на столе пельмени в глубокой миске, коричневый терпкий чай, какой предпочитают в Забайкалье, и тот нестройный шум, который подымается всюду, где бывает много случайно сошедшихся и быстро перезнакомившихся людей. Молодой человек возился у радиоприемника, и вдруг знакомый голос четко произнес:
— В Москве еще день, а у нас уже ночь на пороге, — сказал кто-то рядом.
Это была обычная колхозная чайная, в каких часто за этот год Леше приходилось пережидать непогоду. И он без труда узнавал в своих соседях за столами и приезжего заготовителя в меховом жилете и пестрых унтах, шахтеров с ближней шахты, колхозных бригадиров.
Пожилая женщина с круглым приятным лицом, в белом коротком халате, вышла из боковушки и хозяйским взглядом окинула комнату:
— А, Леша! Куда?
— В Аланор. Вот доктора везу, Федосья Григорьевна.
— То-то я гляжу — незнакомая. Уж я районных-то всех знаю… Заночуете?
Ксения встрепенулась, взглянула на Лешку. Резко ответила:
— Какой ночлег! Мы спешим! К больному ребенку, — добавила она уже мягче.
— Нельзя ехать, — сказал Лешка. — Пурга. Понимаете, пурга… Ну как ее убедить!
Ксения покраснела, беспомощно обернулась к Федосье Григорьевне. Это «скорей, скорей!», что грызло ее внутри, сделало Ксению какой-то другой, старше и значительней.
— В степи в такую погоду — погибель! — говорит Федосья Григорьевна.
— Выедем до зорьки, — обещает Лешка.
Они помолчали, и сразу стало слышно гудение ветра в трубе.
Шахматисты, игравшие в углу, повернули доску и начали новую партию. Глаза Ксении слипались, ей, видно, не хотелось разжимать губ. Ее совсем сморило от тепла и еды.
— А вам чего маяться? Пойдемте ко мне. У меня квартира большая. Избу нам новую поставили, а жильцов — я да сын. Утречком, однако, метель стихнет. А ты, Леша, здесь заночуешь?
— Здесь.
— Ну, проводи нас.
По улице неслась поземка. Исхлестанные ветрами, тонкие молодые деревца вдоль дороги клонились до самой земли.
— Живучие! Вторую зиму их гнет — не сломались! Это все ребята наши насажали, — сказала Федосья Григорьевна и сразу захлебнулась ветром, подхватила под руку Ксению Ивановну и повлекла ее по улице.
Леша вернулся в чайную. Там, в боковушке, он не раз ночевал.
Думалось, что сразу заснет, но сон не шел. Слышно было громкое тиканье ходиков, скрип сверчка и тихий звон посуды за стеной. Временами в эти домашние звуки врывался вой ветра, но не заглушал их.
Кто-то распахнул дверь и вошел в чайную, топая пимами с морозу и шумно сморкаясь.
— Ух, намело! — сказал осипший голос.
— Что?
— Чихал я на пургу! — отвечал вошедший, — Моя полуторка, как собака, носом дорогу чует. Лавина грозится — вот что!
— Лавина? — тревожно спросило сразу два голоса. — Где?
— Как раз на повороте на Соктуй, над обрывом. Пласт лежит медведицей. Поползет — костей не соберешь.
— Большой пласт-то?
— Хватает! Такая махина — у-у!
— Что ж делать? В объезд надо.
— Я сам так мыслю. Переночую и двинусь.
Потом голоса умолкли, слышно было, как люди скидывали пимы, укладывались спать на лавках. Потом все стихло.
3
Лешке показалось, что уже поздно, что он проспал, но часы показывали четыре. За перегородкой хлопнула дверь. Кто-то, войдя, сказал приглушенно:
— Стихло.
Лешка вышел на улицу.
Пурга прекратилась. Только кое-где снежный завиток указывал ее путь. Было отчетливо видно, какая буря недавно бушевала здесь. Словно волны, внезапно замерзшие в своем беге, снежные наметы перекрещивали дорогу.
Молодые осинки и тополя дружно и весело взбегали друг за дружкой на холм. Как храбро они сражались недавно с бурей!
Широкая деревенская улица была безлюдна, кое-где окна уже освещались одно за другим.
На чуть посветлевшем небе мерцали бледные звезды.
Далеко видная дорога убегала к сопке, мягкие линии которой затушевывали тени сосен. Лиственницы стояли вразброд у поворота.
Он дошел до избы Федосьи Григорьевны, хотел стукнуть в ставню, чтобы Ксения подымалась, но она сама, уже одетая в дорогу, вышла из ворот.
— Вы бы чайку пока попили. А я подъеду, — предложил Лешка.
Но Ксения хмуро сказала:
— Какие чаи! А там опять пурга или еще что… А больной ребенок — жди нас! — Она вскинула на Лешу глаза, неожиданно просящие, почти умоляющие.
И он поспешно согласился:
— Пошли!
— Ух, намело! — сказала Ксения, с опаской глядя на выросшие за ночь сугробы, словно дымящиеся под ветром тонким белым дымом.
Эти слова сразу напомнили Лешке ночной разговор. Лавина. Еще этого не хватало! На повороте на Соктуй! Ничего себе местечко!
Надо было обязательно поговорить с этим человеком.
У чайной стояла вчерашняя полуторка.
В избе сидело за самоваром несколько мужчин. Все были молчаливы, не в пример вчерашнему, озабочены. Слышно было только деловитое прихлебывание чая, забеленного, по местному обычаю, молоком, и короткие реплики насчет погоды.
Лешка безошибочно узнал по обличью водителя. Это был краснолицый молодой парень с обмороженным кончиком длинного хрящеватого носа.