На край света. Трилогия
Шрифт:
Рассказ сопровождался недовольными выкриками спящего Преттимена, храпом и пуканьем мистера Брокльбанка и криком вахтенных с верхней палубы: «Склянки восемь бьют — все в порядке тут!»
В довершение всего Деверель с пьяной фамильярностью обнял меня за плечи и признался, почему рассказывает эту историю. В Сиднейской бухте, а может быть, даже на мысе Доброй Надежды — если мы бросим там якорь — он, Деверель, намеревается — хотя я отношу эти намерения на счет булькающего в нем бренди — подать в отставку, вызвать капитана на дуэль и прикончить его с одного выстрела!
— Ведь я, — повысив голос и вскинув дрожащую руку, пояснил он, — ворону с колокольни сбиваю!
Обнимая
Да и за Девереля я уже не переживаю так, как раньше. Совершенно очевидно, что я его переоценивал. Он, по-видимому, олицетворяет собой упадок древнего благородного семейства, так же, как Саммерс, судя по всему, станет основоположником нового. Взгляды мои требуют пересмотра. Я даже поймал себя на мысли, что не будь я столь любезно одарен вами, милорд, я вполне мог бы податься в якобинцы. Я? Эдмунд Тальбот?
Тут я припомнил собственное намерение свести Зенобию с преподобным Колли, чтобы избавиться от возможных последствий нашей с ней встречи, и исполнился презрением к самому себе. Розыгрыш вполне в духе Девереля. А ведь мы с ним об этом толковали, и он наверняка заметил мое сходство с тем самым лордом из благородного семейства. Я почувствовал, что краснею. Когда же это все кончится?!
И все-таки одно рождение не покроет две смерти.
Настроения на корабле тоскливые, потому что похороны, как затейливо их ни описывай, штука все-таки невеселая. Исчезновение Виллера тоже не прибавило пассажирам бодрости.
* * *
С тех пор как я, смущаясь, попросил Саммерса помочь мне стянуть сапоги, прошло два дня. Офицеры не сидят сложа руки. К примеру, Саммерс решил, что пассажиры с кормы тоже должны дать представление для всех остальных — словно бы мы гражданский, а не военный корабль. Уже создан комитет по подготовке праздника — с полного одобрения капитана! — что нежданно-негаданно отдало меня прямо в руки мисс Грэнхем! Опыт на редкость поучительный. Оказывается, эта красивая и достойная во всех отношениях дама исповедует взгляды, от которых кровь стынет в жилах! Для нее нет разницы между офицерской формой, краской, которой наши первобытные предки расписывали свои тела, и татуировкой, что наносят на себя дикари южных островов и Австралии! Хуже того, эта дочь каноника не видит особых отличий между индийским колдуном, северным шаманом и католическим священником в его пышном облачении! Когда я указал ей, что было бы справедливо включить в их число и представителей нашей собственной церкви, она ответила, что наши, по крайней мере, не так разительно выделяются среди обычных людей. Я был огорошен, не нашелся что ответить, и понял, почему мисс Грэнхем говорила с такой сокрушительной прямотой, только перед обедом, когда они с мистером Преттименом объявили о помолвке! Разумеется, в таких обстоятельствах дама могла позволить себе говорить что вздумается! Но какими же глазами она на нас смотрела! Я со стыдом припоминал собственные высказывания на эту тему и чувствовал себя школьником перед строгой учительницей.
Известие взбудоражило всех.
— Жалкий, низкий, падший человечишка!
— Полно, мадам… — вступился я. — «О мертвых или хорошо…» и так далее. Человек оступился разок — с кем не бывает? И человек-то, в общем, безобидный.
— Безобидный?! — почти что выкрикнул Преттимен. — Пастор — и безобидный?
— И я не о спиртном, — стальным голосом продолжала его невеста. — А о совсем другом пороке.
— Ну что вы, мадам… поверить не могу… вы, женщина…
— Вы ставите под сомнение слова дамы, сэр? — выкрикнул мистер Преттимен.
— Нет-нет! Разумеется, нет. Я просто…
— Успокойтесь, дорогой, прошу вас, пусть его.
— Нет, я не могу этого так оставить! Мистер Тальбот при всех усомнился в ваших словах, и я требую извинений.
— Что ж, — засмеялся я, — вы получите их незамедлительно. Не имел в виду ничего…
— И это называется священник! — кипел мистер Преттимен. — О его пороке мы узнали случайно — два матроса перебрасывали веревочную лестницу с мачты за борт корабля, а мы с мисс Грэнхем стояли у той же мачты в переплетении веревок — как они там называются?
— Тросы? Выбленки? Давайте спросим у Саммерса.
— Не имеет значения. Помните, мисс Грэнхем, мы как раз обсуждали неизбежность процессов, благодаря которым всеобщая свобода приведет ко всеобщему равенству, а затем и к… хотя это тоже не имеет значения. Матросы не заметили нашего присутствия, так что мы невольно подслушали их разговор.
— Курение — уже зло, мистер Тальбот, но этот человек зашел еще дальше!
— Помилуйте, мисс Грэнхем!
— Он приобрел привычку, которой могут похвастаться разве что темнокожие дикари!
— Неужто табак жевал? — тоном величайшего изумления обратился к ней Олдмедоу.
Его слова потонули во взрыве хохота.
— Так и есть, — вмешался в разговор Саммерс, который не присоединился ко всеобщему веселью. — В один из своих визитов, я обнаружил у пастора большую коробку листового табака. От сырости он покрылся плесенью, и я выбросил его за борт.
— Какой еще табак! — удивился я. — Я ничего такого не заметил. Да и не тот он был человек, чтобы…
— Уверяю вас, сэр. Это случилось еще до вашего первого прихода.
— Вот видите! — обрадовался Преттимен. — Тяга к образованию, природная смекалка и постоянная необходимость быть начеку воспитали во мне привычку с легкостью запоминать любые беседы. В том числе и тут, на корабле.
— Нет-нет, пощадите, — просительно воздел руки Саммерс. — Сейчас не время для подобных воспоминаний.
— Самое время, сэр, коли словам дамы… я просто не могу оставить все как есть. Так вот, один матрос сказал другому: «Билли Роджерс приперся от капитана, грохоча от смеха, как трюмная помпа. Пошел по нужде и говорит — а я с ним рядом присел, — много, говорит, чего я в жизни видел, но чтобы пастор мне отжевал — о таком и думать не думал».