На край света
Шрифт:
Киваю и заставляю себя улыбнуться.
— Спасибо за чай. — Поднимаюсь из-за стола и уже делаю шаг к выходу.
— А еще, — произносит Бобби до того искренне и с чувством, что я застываю на месте и медленно поворачиваю голову. — Еще мне просто хочется, чтобы твоя судьба сложилась по-особому.
Моргаю от неожиданности. Нет, честное слово! Родной брат за единственный час раскрылся передо мной с совершенно неожиданных сторон. Разве такое бывает?
— Почему? — слетает с губ вопрос.
Бобби улыбается. Теперь снова живой и светлой, только немного печальной
— Потому что из всей нашей семьи ты больше других заслуживаешь счастья.
Глупо и нервно хихикаю, окончательно заходя в тупик.
— Что ты такое говоришь?
— То, что думаю, — просто отвечает Бобби.
Смеясь качаю головой.
— По-моему, счастья… во всяком случае больше, чем я, достойны такие добрые люди, как мама. Или такие принципиальные, как отец. Или…
— Мама добрая до такой степени, что мне нередко кажется, что она просто-напросто прячет под кажущейся добротой неуверенность, трусоватость и даже недалекость.
Я ахаю, но Бобби не дает мне сказать ни слова и продолжает:
— Отец сухарь, Хэлли вообще пока не знает, чего ей нужно от жизни. А обо мне и говорить нечего. — Он смеется и добавляет: — В тебе же всего в меру. И, кажется, ты из тех, кто не способен на подлость.
Приоткрываю рот, собираясь многословно возразить, но Бобби поднимает руки и то ли в шутку, то ли всерьез говорит:
— Только ты уж не сдавай меня. Не рассказывай ни про «сухарь», ни про «недалекость». По рукам?
Киваю, задыхаясь от смущения, благодарности и все той же разгоревшейся любви к брату.
— Конечно.
— Я ведь могу ошибаться, — весело добавляет он, выглядывая в окно. — Ты только посмотри на них!
Я приближаюсь к нему и гляжу сквозь оконное стекло на Лулу и Синтию. Теперь на них длинные, украшенные бахромой и кисточками яркие платья, а головки обвязаны легкими платками.
— Красавицы, — бормочу я, любуясь больше не нарядами, а одухотворенными и живыми детскими лицами.
— Ага! — с гордостью поддакивает Бобби, будто речь о его родных дочерях. Он поворачивается ко мне и повторяет доверительно-радостным голосом: — Ты приезжай к нам. Лучше когда Сара будет дома.
— Обязательно. — Я искренне надеюсь, что и правда ближе познакомлюсь, а возможно, даже сойдусь с загадочной Сарой. Смотрю на часы. — Ну, мне пора.
Бобби кладет руку на мое плечо и ведет меня к выходу.
— Надеюсь, прощаемся не надолго.
— Я тоже на это надеюсь.
2
Необыкновенное общение с братом и девочками и сама обстановка этого невероятного дома повлияли на меня так, что я совершаю немыслимое: возвращаюсь в агентство, звоню следующему клиенту, переношу встречу на другой день, иду в тихий сквер, расположенный буквально в двух шагах, сажусь на скамейку и погружаюсь в раздумья.
Вообще-то я пришла сюда с твердым намерением поразмыслить о нас с Себастьяном, но в первые минуты раздумываю о Саре и Бобби. Перед моими глазами возникает стена с детскими рисунками. Удивительно. Бобби фотограф и мог бы увешать эту самую заметную для гостей да и для обитателей дома стену своими работами. А Сара актриса. Казалось бы, ей сам бог велел окружить себя своими портретами. Они же ставят превыше всего детей…
Картинка в моем воображении сменяется, и я вижу прихожую Себастьяна. У него в Нью-Йорке громадная квартира. Клянусь, если бы вы попали туда, ахнули бы оттого, насколько современно она обставлена и насколько сияет чистотой.
Однако чистота эта какая-то… больничная. Себастьян обожает, чтобы каждая вещь лежала в строго отведенном для нее месте и не терпит ни пульта управления на кофейном столике, ни тем более кружек на полках для книг. Порой, когда я приезжаю к нему и вся напрягаюсь от страха, что нарушу его идеальный порядок, мне начинает казаться, что чистоплюйство его нездоровое.
В этом-то и состоит часть наших проблем. В этом и во многом другом. Но я уважаю и люблю Себастьяна и представить себе не могу, как буду жить, если нам придется расстаться. С другой же стороны, все больше и больше сомневаюсь, что мы сможем создать полноценную семью и что будем счастливы вместе.
Тяжело вздыхаю. В сумке затягивает лирическую мелодию сотовый телефон. Я отключаю его, не глядя на экран. Сердце в испуге замирает. Вдруг звонил Себастьян?
Взмахиваю рукой, будто отгоняя комара. Даже если это он, позднее перезвоню ему сама. Сейчас мне нельзя отвлекаться, а то я никогда ничего не решу.
Если честно, я скучаю по нему. Мне не хватает его голоса, звонков ровно в десять утра, когда я только-только приезжаю в агентство, и сдержанных комплиментов. Подниматься на рассвете для Себастьяна норма. Перед работой, на которую он как штык является в семь часов, он успевает сделать зарядку, просмотреть дома электронную почту, пролистать газеты и прослушать утренний выпуск новостей. Его режим неизменный. Порой мне кажется, что Себастьян не откажется от зарядки, даже если на соседнее здание бросят бомбу или если начнется землетрясение.
Я уважаю его за требовательность к себе и целеустремленность, но иной раз этот фанатизм меня пугает. Иногда мне кажется, что мой жених не человек, а бесчувственный робот. Себастьян же утверждает, что он всего лишь не желает быть, как его отец, середнячком, и все время повторяет, что залог большого успеха предельная организованность.
Может, он и прав. В конце концов, ему действительно сопутствует большой успех.
Мы познакомились весьма необычным образом. В тот день, когда Себастьян приехал в Лондон встретиться и побеседовать с генеральным директором фирмы, в которой Мелани, моя лучшая подруга, работает секретаршей, у нее приключилось несчастье. Ей в офис позвонил разъяренный муж и заявил, что он от нее уходит, потому что случайно обнаружил в ящике ее стола целую коллекцию фотографий с изображением полуголого красавца. Никаких объяснений Остин выслушивать не пожелал, а телефон тут же отключил. Снимки случайно оставила у Мелани я, а мне их принесла одна клиентка, безумно влюбленная в необычайно привлекательного чужого мужа и желавшая избавиться от этой зависимости.