На край света
Шрифт:
Тяжело вздыхаю, стараясь удержать внутри уже подкатывающий к горлу ком.
— Нет, пока я этого себе конечно же не представляю, ведь я еще не родила ни одного ребенка. Точнее, представляю, но очень смутно.
— Ты хоть сознаешь, на что себя обрекаешь? Из самостоятельной уважаемой женщины ты вдруг превратишься в домохозяйку! И, если у Себастьяна такие аппетиты, больше в жизни не вернешься к работе. Будешь лет пятнадцать менять подгузники!
Мне становится невыносим этот разговор. Цокаю языком и вскидываю руки.
— Я
— Для пятерых детей не хватит и дюжины нянек! — продолжает свою пытку Мелани.
— Да, но если я заявлю, что для меня сейчас важнее работа, откажусь рожать, переезжать в Нью-Йорк, вообще выходить замуж, тогда потеряю любовь, надежного друга и буду до скончания века советовать другим, как сберечь отношения, а сама о них буду вынуждена лишь мечтать! — почти кричу я. — И кусать локти! — Хватаю сумку, достаю солнцезащитные очки и, благо теперь светит солнце, надеваю их, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы.
Мелани какое-то время молчит, позволяя мне успокоиться, но потом обнимает меня за плечи и утешительно треплет по руке.
— Ты пойми, я не просто любопытствую, а переживаю за тебя. Не хочу, чтобы моя самая близкая подруга запуталась и допустила такую серьезную ошибку. Семейная жизнь — штука крайне сложная, поверь моему опыту. Даже если детей еще вообще нет.
Киваю и шепчу:
— Не переживай. Все будет хорошо. — Говорить нормально не могу, потому что боюсь заплакать. — Я именно поэтому… и решила отложить свадьбу. — Тут я немного хитрю, но рассказать ей всю правду не могу. — Подождем еще годик, а там видно будет.
— Это правильно, — одобрительным тоном говорит Мелани. — Только ты…
— Давай больше не будем об этом, а? — прошу я. — По крайней мере сейчас? Что-то мне… слишком тяжело. — Заставляю себя усмехнуться, чтобы не казаться трагичной.
Мелани шумно вздыхает.
— Хорошо, не будем. Ответь на единственный вопрос.
Смотрю на нее с мольбой и укоризной, но она грозит мне пальцем и продолжает:
— Прежде чем изложить тебе свои планы, Себастьян хоть раз спросил у тебя, желаешь ли ты сразу после свадьбы обзаводиться таким количеством детей? Вообще их иметь?
Проклятье! Она затрагивает за живое и заставляет меня взглянуть правде в глаза. Потупляюсь и молчу.
— Вы хоть раз беседовали о том, хочешь ли ты бросать работу и готова ли полностью посвятить себя материнству? — тихо добавляет Мелани, нещадно давя на мою болячку.
Я не отвечаю.
— Просто если он уже сейчас полагает, что вправе распоряжаться тобой так, как угодно одному ему… — многозначительно произносит Мелани.
Во мне вспыхивает ярость. Какого черта она издевается надо мной?! Я же говорю: сейчас не готова давать ответы!
— Просто Себастьян очень ответственный человек и привык принимать решения за других! — злобно и задиристо восклицаю я. — Он давно понял, что командовать у него получается прекрасно. От этого все только выигрывают!
— Одно дело командовать подчиненными, которые работают ради общей цели — заработков. И совсем другое — решать чью-то судьбу.
— Я для него не кто-то, а невеста, будущая жена! — кричу я.
Мелани ничуть не обижается. Спокойно дожидается, когда исчезнут из виду проходящие мимо подростки, и отвечает:
— Да, ты его невеста, но еще и яркая личность. — На ее лице отражается сострадание. — Если бы ты была ни рыба ни мясо, тогда бы в самый раз…
Резко поворачиваюсь к ней и складываю руки перед грудью движением мольбы.
— Мел, если мы не отложим эту беседу до лучших времен, тогда я, честное слово…
Мелани опять обнимает меня.
— Все, все, все, — шепчет она, будто утихомиривая расплакавшегося ребенка. — Больше ни слова. Ни единого слова. Но ты все же… подумай.
Я думаю. Точнее, пытаюсь думать весь сегодняшний вечер, но перед глазами так и кружат воспоминания о наших с Себастьяном волшебных свиданиях, о прошлогодней романтической поездке в Италию, о трогательных встречах и расставаниях в аэропорту и о том дне, когда он, как никогда волнуясь, преподнес мне кольцо. Все заканчивается плачем в подушку и твердым решением поразмыслить обо всем позже. Время у меня еще есть.
Встаю с кровати и только собираюсь сварить себе кофе и усесться перед телевизором, как раздается телефонный звонок. Мгновение раздумываю, стоит ли отвечать (болтать со знакомыми, чьи родственники переживают любовную драму и хотели бы записаться ко мне на консультацию, у меня нет ни сил, ни желания), и поднимаю трубку.
— Алло?
— Здравствуй, солнышко.
Вздыхаю с облегчением. Нет, это не Себастьян, но и не кто-нибудь посторонний.
— Привет, мама.
— Как поживаешь?
— Хорошо, — говорю я, тяжело опускаясь на диван и перекидывая ногу через подлокотник. Как вы?
— Прекрасно.
У мамы вечно все прекрасно. В моей голове звучат слова Бобби — «неуверенность, трусоватость и даже недалекость», но сейчас, когда из трубки раздается тихий мамин вздох, они кажутся мне особенно низкими, даже преступными, и я спешу заглушить их.
— Как себя чувствуешь?
— Мм… Не то чтобы очень, — жалобно произносит мама.
Это еще одна ее особенность. Сколько себя помню, ей всегда слегка нездоровилось. В мыслях мелькает давнее крамольное предположение: с ней полный порядок, но она хочет, чтобы ее постоянно жалели. Впрочем, это же неспроста, говорю я себе. Может, надо уделять ей больше внимания? Что за дурацкий день? Тягостная тоска, визит к Бобби, сомнение в маминой беспредельной доброте…
— Сплю не очень хорошо, — объясняет мама. — Часто просыпаюсь среди ночи. А в остальном все прекрасно, — бодрее добавляет она.