На краю одиночества
Шрифт:
Пироги получались отменными.
Нет, Анна не пробовала, ей некогда, но Арвис говорил, что в тот раз, когда Илье удалось взломать замок на кухню, были просто-таки чудесными.
И на всех хватило.
– Чему вы улыбаетесь?
– Всему.
Тому ли, что жива?
И что мальчишки не пострадали? Говорили они о той ночи неохотно, сойдясь во мнении, что повторять ее не стоит, и то уже было хорошо.
…Калевой вновь подрался, на сей раз с Миклошем, доказывая ему, что граф и на кулаках способен. Закончилось все сломанным носом, подбитым глазом и кухней, на которой нашлось место
…Илья, узнав, что Даниловский – его отец, попытался сбежать, но был пойман Игнатом, который отвесил пару затрещин, велев успокоиться.
Сашка взяла под опеку Шурочку, заявив, что малышей не обижают, а если кто рискнет…
…а Курц чем-то приглянулся Деду. Анна так и не поняла, чем именно, но как-то само собой получилось, что мальчишка вдруг оказался занят.
Крепко занят.
И наверное, это тоже было хорошо.
– Я вам завидую, – Николай покачивался. Он плавно перетекал с пятки на носок и с носка на пятку. – Вы хотя бы делом займетесь.
– А вы?
– И я. Только совсем не тем, которым хотелось бы… и я отпишусь о переезде?
– Разве я решаю?
– Поверьте, вы. Мастера… скажем так, у всех у них есть одна специфическая черта. Они стараются держаться в стороне от обыкновенных людей, в том числе из нежелания привязываться. А к вам уже привязались. Более того, здесь их только вы и удерживаете.
Бабочка взлетела с бутона, чтобы перебраться на другой.
…и Север…
Анна не знала, хочет ли уезжать. Часть ее не желала расставаться ни с домом, – его ведь можно восстановить, – ни с привычной тихой жизнью, которая, в отличие от дома, реставрации не подлежала. Но другая часть, напротив, страстно хотела чего-то…
Нового?
…и почему бы не Север?
Снега и кахри, знающий, как уговорить ветра и успокоить бурю. И семена ледяных лилий, которые вызревают стремительно, и уже похожи на куски стекла.
Живое пламя.
Долгие ночи…
Глебу понравится… наверное.
– Я все равно не могу решать за всех, – Анна покачала головой. Ее влияние преувеличивают.
– Они все так отчаянно боятся заблудиться во тьме, что ищут себе кого-то, за кого можно зацепиться. Следует признать, что далеко не всегда удачно, но в большинстве случаев тьма знает, кого следует подпускать, а кто… и да, во время обрядов случалось всякое. Потому от них постепенно и отошли.
По колючему зеленому стеблю бежали муравьи. Тонкой нитью, друг за другом.
Деловитые.
Точно знающие, что делать. Их жизнь размерена и предопределена. Но стоит ли завидовать этой предопределенности?
– В мирное время получалось и так… но война многое изменила. И о вас уже говорят. Не люди, но те, кто связан с тьмой. Их не так много, чтобы слух о вашей свадьбе не разошелся.
Николай замолчал.
И Анна молчала.
Слухи?
Со слухами она как-нибудь справится.
– И то, что случилось в доме, тоже не останется незамеченным. Поэтому, Анна, готовьтесь. На вас будут смотреть. Сперва издали, с опаской. Потом осмелеют. Кто-то рискнет приблизится. Кто-то… они не самые приятные в общении люди. А потому – терпения вам.
– Спасибо.
Что она могла еще сказать?
Разве…
…у Его императорского Величества Анна так и не рискнула
И Анна поднялась.
Повернулась.
Смотреть в глаза Его императорскому Высочеству непросто, но… она должна знать.
– Моя… мать…
– Умерла.
Взгляд Николай не отвел.
– Я все ждал, что вы спросите. Ее тело пока не предали земле. Расследование продолжается. Закрытое, само собой. Нам бы не хотелось, чтобы эту историю связали с короной.
Анна склонила голову, показывая, что понимает.
…скольких она убила?
Многих.
Но она ли? Можно ли было считать эту безумную женщину в полной мере человеком?
– Результаты… если у вас будет желание… я отправлю копию. Сейчас удалось подтвердить факт убийства двухсот тридцати четырех женщин.
Цифра была какой-то… невозможной.
– Это лишь те, о которых удалось узнать, – Николай не собирался щадить Анну. И за это она была благодарна. – Полагаю, на самом деле жертв было куда больше. Так что… смерть – весьма удачный поворот. Согласитесь?
Анна согласилась.
– Но как…
– Одержимые много сильней обычного человека. А все сходятся на том, что изначально подчиненная тварь все же сумела завладеть не только разумом, но и телом. По сути Холмогорова-Ильичевская стала ее проводником в наш мир. И да, ей доставляло извращенное удовольствие убивать женщин, посягнувших на внимание ее сына. И нет, я не знаю, осталось ли в ней хоть что-то от той женщины, которую полюбил мой отец. Не знает и он. Он не будет оправдываться. Ни передо мной. Ни перед вами. Наша бабка была человеком жестким. Жестоким даже. С весьма своеобразными представлениями о справедливости. А еще она панически боялась заговорщиков. Если ей примерещилось, что ваша мать претендует на нечто большее, нежели просто корона. Или что за ее беременностью стоит не обычная девичья глупость… порой страх ослепляет и берет верх над доводами разума. Даже, когда причин для него по здравому размышлению нет. Но это лишь предположения. А правду, боюсь, мы не узнаем.
Пауза.
И тянется она, тянется. И надо что-то сказать, только Анна совершенно не представляет, что принято говорить в подобных случаях.
– Я слышал, как он играет, – Николай сорвал розу. – И когда играет, я готов отдать не то, что трон, но и душу… были бы они кому нужны. Но потом скрипка смолкает, а наш брат становится обычным брюзгливым засранцем. Я пытаюсь убедить себя, что это в нем говорит тварь, рядом с которой он провел слишком много времени, но выходит плохо. В те разы, когда нам довелось беседовать, я с трудом сдерживался, чтобы не сломать ему нос.
– Но не сломали?
– Нет. Нехорошо бить больных людей.
Розу, которую протянул Николай, Анна приняла. И подумала, что княгиня ведь дышала. Там, в доме. Анна помнит. Смутно, ведь внимание ее было целиком сосредоточено на Глебе, на его руке и его дыхании, на сердце, которое вновь билось, только Анна не позволяла себе до конца поверить в чудо.
…но княгиня дышала.
И целители были рядом с ней.
Не сумели помочь?
Или…
Хочет ли Анна знать ответ? Нет, пожалуй. Главное ведь, что никто не умрет… больше никто.