На краю одиночества
Шрифт:
И…
…в доме градоправителя ныне тихо. Прислуга и та старается быть незаметною, но выходит у нее не слишком хорошо. Не хватает дворцовой сноровки.
– Не стоит волноваться, за вашим супругом присматривают. И поверьте, он в хороших руках, – Его императорское Высочество велено было звать по имени, но у Анны не получалось, как не получалось поверить, что человек, сидящий напротив, ее брат. А вот тот смурного вида мужчина, в котором ныне не осталось ничего-то, похожего на собственные портреты, ибо присутствовал он в городе инкогнито, представляясь дядькою царевича, – отец.
Анны.
И Анны в том числе.
Но
А дверь закрылась.
И поднялся купол, запирая комнату и людей, в ней сидящих.
– Все-таки вам стоит улыбнуться, – Николай сам разлил чай и подал хрупкую чашку. У Анны рука дрогнула, когда случайно коснулась она теплых пальцев. Дрогнула и все же удержала. – Осторожней…
Она постарается.
Она поставит чашку на блюдце и вспомнит в очередной раз об осанке, может быть, пожалеет, что корсеты остались в прошлом. В какой-то мере в корсете осанку держать легче.
Она вздохнет, про себя. И скажет что-то пустое, про погоду или природу… эта встреча мало отличалась от вчерашней и позавчерашней, и даже в доме люди больше не удивлялись этим вот странным полуденным чаепитиям.
Разве что слухи пошли…
…конечно, Его императорское Высочество выбрали новую фаворитку. О вкусах не спорят, тем паче высочайших. Она старовата и странновата, но возможно, Его императорское Высочество устали от изысканных дам, вот и потянуло на приключения.
Приключения мужчинам по нраву.
– Успокойтесь, – пальцы Анны накрыла теплая ладонь. – Я надеялся, что вы ко мне привыкнете, но получилось… не слишком хорошо.
– Мне жаль.
– Мне тоже, – Николай поцеловал руку и отпустил. – Но знаете, в этих слухах есть своя доля правды. Не будь вы моей сестрой, я бы увлекся.
Улыбка получилась вымученной.
– Вы зря думаете, что вы не красивы. Красивы и весьма, просто красота бывает разной. А люди часто оказываются слепы. Однако сегодня я пригласил вас не за тем.
…Его императорское Величество, до того перебиравшее бумаги, оные отложило.
– Признаю, что, узнав о наличии родственников, я не слишком обрадовался. Незаконнорожденный ребенок, который ко всему старше меня на год, это проблема. Всегда проблема, пусть даже наше положение в значительной мере упрочилось.
Анна коснулась чашки.
Если смотреть в чай, то… то можно не думать, что ее ждет.
– О том, что ребенок не один, мы не знали…
– Как…
– Евгения мне и вправду писала, – Его императорское Величество взмахом велели Николаю подняться, и тот уступил место отцу.
Место и чашку с чаем.
Подвинул блюдце с тостами, развернул, чтобы брать было удобней. И в этом Анне почудилась забота, хотя… в императорских семьях все должно быть устроено иначе.
Разумно.
Не по-человечески. А забота – это как раз-то…
– Молока? – Николай, не дожидаясь ответа, долил молоко в чашку. И сахара добавил. А Его императорское Величество кивнули.
– Но письма не доходили. Матушка… скажем так, отличалась редкостным упрямством. И если уж решила, что мне не стоит видится с Женей, то и писем от нее не допускала. Я вот все гадаю, знала ли она… должна была знать… она была умной женщиной, которая, несомненно, сопоставила бы одно с другим. Проклятье, которое не сработало, брак этот… ребенка Холмогоров признал за своего,
– А проверив…
Анна сглотнула.
Выходи, что и она, и ее несчастный брат, о судьбе которого Анне ничего не известно, могли бы умереть во младенчестве? Их судьба была умереть во младенчестве.
– Именно, – Его императорское Величество отхлебнули чаю и зажмурились. – Моя матушка прошла войну. Она видела многое, из того, что меняет человека. А потому переменилась сама. Порой она и меня пугала своими рассуждениями. Говоря же о поступках… в ее духе было избавиться от человека, если матушка решала, что человек этот способен доставить чересчур уж много проблем. Причем избавиться тихо, без суда и скандала. И не скажу, что она была не так уж права. Ты должна понимать, девочка, что власть – это вещь глубоко эфемерная. Что и трон, и регалии – это лишь символы, не более того. И что вокруг матушки было изрядно тех, кто полагал, что вполне способен управиться с этими символами сам. И да… ей приходилось играть. Лгать. Обещать. Кто-то надеялся, что матушка выйдет замуж за правильного человека. И это означало бы, что из наследника престола я превратился бы в помеху. Кто-то полагал, что ей стоит отойти в сторону, предоставив право управления Совету. И опеку над наследником, само собой. Кто-то надеялся женить меня, кто-то желал стать фаворитом… и ей приходилось разбираться со всеми этими людьми, их жадностью, требовательностью и верой, что императрица – лишь еще один символ. Правда, несколько неудобный.
Его императорское Величество сняли маску.
И на маску она не походила, так, широкая полоса ткани, разрисованная рунами. Анна разглядывала их, чтобы не смотреть на того, кого ей следовало бы назвать отцом, но язык не поворачивался. Она, признаться, до сих пор не поверила.
И не желала верить.
…похожую маску изъяли у Холмогоровой. Дом обыскивали, а весьма вежливый, предупредительный даже следователь, расспрашивал Анну. И маску показывал. И объяснял, что она вполне способна изменить не только лицо, но и фигуру целиком.
Была женщина, стал мужчина.
Такой вот карнавал.
– Ей приходилось стравливать между собой людей. Врать. Переступать через клятвы. Проклинать. Убивать… порой чьими-то руками, но иногда и самой.
…вчера вечером Анна разглядывала себя в зеркале, пытаясь увидеть в себе хоть какие-то черты сходства с этими вот людьми. И не находила. Она по-прежнему была ужасающе тоща. И синеватые полукружья ребер проступали под тонкой кожей.
Она была нелепа.
Длиннонога, длиннорука. С детской какою-то, будто лишь начавшей оформляться, грудью, с плоским задом и чрезмерно вытянутой некрасивой шеей.
– Она оберегала меня от всего этого… по-своему, – Его императорское Величество отставили полупустую чашку, а к тостам не притронулись. – И да, весьма в ее духе было бы вовсе избавиться от проблемы, которую, несомненно, представляли вы с братом. Но матушка отчего-то словно забыла о вас. Полагаю, она имела некоторую беседу с князем Ильичевским, а тот сумел убедить ее… подозреваю, не только лестью. Лесть и обещания ее не тронули бы, а вот угроза смертельного проклятья от последнего в роду некроманта – это весьма серьезно. Подобное проклятье, когда маг сам приносит себя в жертву, воплощая свою боль в пожелание, не остановит ни одна защита. И матушка отступила.