На краю одиночества
Шрифт:
– Он тебя обидел?
– Спросил, как умер мой муж. И сказал, что мне еще повезло. В чем везение? – злость ее прорвалась, заставив тьму замереть. – В том, что я теперь обречена жить… кем? Вечной вдовой? Проклятой?
– Почему проклятой?
– А думаешь, в свете не свяжут безумие нашего отца и мое вдовство? Буду весьма удивлена… ты с ней гулял?
– С кем?
– С этой женщиной…
– Ее зовут Анна.
– Я знаю, как ее зовут, – ледяная рука коснулась лица. – Глеб… я понимаю, что ты взрослый мужчина… у тебя
– Когда вы успели поссориться?
– Помилуй, мы не ссорились.
Она была невысокой, но больше не казалась хрупкой, да и жалости не вызывала. Тьма смеялась. Обманулся, Глебушка? Обмануть тебя легко. Ты и сам рад.
– В конце концов, кто она такая?
– Кто?
– Это ты мне скажи. Надеюсь, ты поймешь, насколько нелепо это твое увлечение… я бы поняла, если бы ты планировал создать семью…
Пауза.
И ожидание.
И кажется, ее вполне удовлетворило молчание, которое Елена сочла ответом.
– Но даже если просто роман… Глеб, неужели ты не мог найти кого… поприличней? Помоложе? Да она же… старая!
– Не старше меня.
– И что?
– Ничего. Ты об этом поговорить хотела?
– И об этом тоже. Но вообще я о школе… – Елена скрестила руки на груди, будто защищаясь от него. – Это… неудачная идея. Крайне неудачная идея.
– Почему?
– Наталья…
– А если без Натальи?
– Ты злишься на нее? Я понимаю, что у тебя есть причины. И у меня тоже. Возможно, я слишком уж привыкла ей верить, но в том, что касается школы, Наталья права. Это безумная идея! Ты-то должен понимать, что такое тьма. Ей не место в мире. А ты собираешься дать этим мальчишкам силу! Обучить их! Выпустить к людям!
Она почти кричала, но почему-то шепотом, и это тоже было странно.
– Ты их вообще видел?
– Представь себе. Каждый день.
– Беспризорники. И нелюдь.
– Не все из них были беспризорниками, – счел нужным уточнить Глеб. – А если кто и был, то в том нет их вины. И вообще, какая разница? Сила не выбирает.
– А кто выбирает? Ты?
– Почему бы и нет?
Елена покачала головой.
– Не много ли ты на себя берешь? Глеб… я понимаю, что тебе хочется помочь этим детям. Но уверен ли ты, что и вправду помогаешь? Ваш дар – это скорее проклятье.
– Возможно. Но какие варианты? Их дар уже проснулся, он не угаснет с течением времени. Либо они научатся его контролировать, либо…
…тьма получит новую пищу.
Она всегда получает.
Сколько по отчету Калевого в империи таких вот, недоучек, чей дар оказался слишком силен, чтобы просто уснуть с возрастом? Или тех, в ком он пробудился благодаря внешним обстоятельствам, как правило, не самого приятного толка?
…единицы смогли справиться сами. Остальные сходили с ума.
Это ведь так просто, прислушаться к шепоту, позволить себе чуть больше. Малость за малостью, шаг за шагом…
–
– Который они вряд ли переживут. А если и переживут, то как надолго? Сколько им понадобится, чтобы сойти с ума?
Елена поджала губы.
– Люди вас ненавидят.
– Пускай. Люди всегда кого-то да ненавидят.
– Нет, я не об абстрактных людях, Глеб. Я о тех, которые в этом городе… я решилась выйти…
Душу опалило холодом.
– Я же просил…
– Если твоей… метресс можно, то почему нельзя мне? – она дернула плечом. – Я просто хотела понять, где оказалась. Так вот, здесь думают, что ваша школа принесет беду. И что лучше бы вам вовсе ее не открывать. Люди настроены весьма решительно.
– Именно поэтому тебе лучше уехать.
– Куда?
– Да хоть в Петергоф. Поживешь в нашем доме. Подыщешь себе другой, хочешь в Петергофе, хочешь где-нибудь еще. Я напишу управляющему, он подберет тихое поместье…
– В котором я вынуждена буду провести остаток жизни. И чем это лучше монастыря?
– И чего ты хочешь?
Рядом мелькнула искра тьмы и погасла.
Чья? Земляной прятаться не стал бы, а вот дети… кто? Арвис? Глеб прислушался, но в одичавшем саду было тихо. Разве что вот кузнечики стрекотали.
– И чего ты хочешь?
– Чтобы ты перестал размениваться по пустякам. Мы должны вернуться в Петергоф.
– Возвращайся.
– Несчастной вдовой, которую не слишком рады видеть? – Елена фыркнула, а колючий куст шиповника закачался, внутри что-то зашелестело, выдавая крайне неподходящее укрытие. – Если я вернусь одна, мне только и останется, что сидеть дома и принимать соболезнования. Если обо мне вообще вспомнят. Но если вернешься ты… ты многим будешь интересен.
– А ты со мной.
– Естественно.
Кузнечики совсем уж разошлись, где-то в глубине зарокотали жабы. Надо будет вызвать кого, чтобы пруд расчистили, пока он окончательно не превратился в болото тухлой воды.
– Конечно, я помню о трауре, но… мне нужно будет время привести себя в порядок. Как раз, пока ты не представишь меня ко двору. Николай тебе не откажет, если попросишь.
А Елена уверена, что попросит, что не откажет ей. И… Глеб не отказал бы. Еще месяц тому не отказал бы. Что изменилось?
– Слухов не избежать, это я понимаю. Но если меня примут при дворе, то все недоброжелатели заткнуться. А дальше… я молода. Хороша собой. Приданое… ты выделишь мне долю в наследстве. У меня неплохие шансы устроить свою жизнь. И на этот раз к выбору мужа я подойду куда серьезней.
– Нет.
– Что?
– Нет, – повторил Глеб.
…когда она выросла?
Он помнил ее еще испуганной девочкой, которая пряталась в юбках няньки, глядя на Глеба с откровенным ужасом. Или неловким подростком, слишком нервозным, чтобы можно было с ней говорить о чем-то, помимо погоды. Юной девушкой…