На краю Принцесс-парка
Шрифт:
– Она умрет? – спрашивал он каждый раз, когда воздух пронизывал особенно пронзительный крик.
– Нет, конечно, – раздраженно отвечала Руби.
Ее дети появлялись на свет, не причиняя ни малейших неудобств никому, кроме нее самой, и ей уже надоели истерические метания Бет. Рядом с роженицей сидела та самая миссис Микельвайт, которая помогла появиться на свет Грете и Хизер. Руби поднялась наверх, чтобы посмотреть, не разбудила ли суматоха ее девочек, но те крепко спали в своей кроватке. Она уселась и стала слушать. Крики все усиливались, потом резко оборвались. Раздался детский ор. Руби подождала немного и зашла в спальню – как раз в тот момент, когда миссис Микельвайт вкладывала в руки Бет крупного щекастого младенца. У
– В нем не меньше десяти фунтов, – довольно хихикнула акушерка. – Бедной мамочке пришлось нелегко. Милая, как ты его назовешь?
– Джейк, – ответила Бет и показала Руби язык.
– Ах ты, дрянь! – дружелюбно воскликнула Руби. Девушек связывали довольно запутанные отношения. Руби обвиняла Бет в том, что та ужасно ленива и питает чрезмерную склонность к экстравагантным выходкам, хотя втайне признавала, что это все мелочи на фоне ее доброго сердца и хорошего характера. В свою очередь, Бет говорила, что Руби слишком любит командовать и бессердечна, однако при этом признавала, что она умеет работать, как никто другой, и никогда не откажет ближнему в помощи. Они неоднократно ссорились из-за желания Бет назвать ребенка Джейком – если родится мальчик, разумеется. Руби не хотела, чтобы что-то или кто-то, тем более ребенок, напоминал ей о Джейкобе, Бет же, наоборот, желала этого. Она называла себя Бет Виринг и, как реликвию, хранила бритву Джейкоба – та постоянно лежала в ее комнате на туалетном столике.
– Правда, он красавчик? – с гордым видом произнесла Бет, глядя, как ее сын размахивает пухленькими кулачками. На его голове были хорошо видны светло-каштановые волосики, а кожа была более светлой, чем у Бет.
– Да, очень красивый ребенок, – искренне признала Руби, после чего поцеловала Бет и пожала Джейку крохотную ручонку.
– А где его отец? – спросила миссис Микельвайт.
– В армии.
– Миссис О'Хэган, а где ваш муж? Я его хорошо помню.
– Тоже в армии.
– Они пошли служить вместе, – усмехнулась Бет.
– Они лучшие друзья, – улыбнулась в ответ Руби.
– Как мило, – заметила миссис Микельвайт.
Жить у Артура Каммингса было очень хорошо. Дом был весьма уютным, хоть и небольшим. Бет часто жаловалась, что тут слишком тесно для такого количества народу, но после Фостер-корт Руби научилась ценить возможность спать и есть в разных помещениях и быть единственной хозяйкой на кухне. На белье постоянно оседала угольная пыль, а туалет был расположен в другом конце двора, но зато им не пользовался всякий сброд, а Бет поддерживала его в более или менее чистом состоянии – хотя, чтобы заставить ее делать это, Руби приходилось пускать в ход всю силу своего характера.
Теперь Руби уже не нужно было брать дочерей с собой, курсируя между ломбардами и их клиентами: она со спокойной душой оставляла девочек на попечение Бет и Артура. Сама она частенько захаживала к Марте Квинлан – поболтать, выпить чаю и ощутить себя праздной дамой. Кроме того, Руби подружилась с миссис Харт и забегала повидать ее и Тигра, даже если женщина ничего не закладывала. А она делала это с пугающим постоянством – долги ее. сына все росли.
По воскресеньям Руби приходилось брать готовку на себя – они договорились, что в этот день Бет отдыхает. В субботу за детьми смотрел Артур, а девушки шли в кино – в «Дингл Пикчедром» или в «Бересфорд». Первое время они постоянно спорили, что будут смотреть, но потом решили, что станут выбирать фильмы по очереди. Руби предпочитала мелодрамы, а Бет больше всего любила комедии и фильмы с участием Френшот Тоун.
Таким положением дел были довольны все без исключения. Артур Каммингс оплачивал счета, получая взамен компанию на старость. У Бет и ее ребенка была крыша над головой, и за это она вела домашние дела – по мнению Руби, не слишком хорошо. Сама Руби покупала
И даже преемник Джейкоба, парень по имени Герби, по мере сил помогал им – закончив дневные дела, он присматривал за Клиффордом.
Из всех обитателей дома лишь Артура беспокоили тучи, собиравшиеся на политическом горизонте. Он ежедневно читал «Дейли геральд» и слушал выпуски новостей по радио.
– Как по мне, этот Гитлер наращивает мускулатуру слишком быстро, – часто повторял Артур. – За свою жизнь я пережил немало войн, и мне уже нечего беспокоиться за себя – тем более что до сих пор мне везло. Но что будет с вами?
– Думаю, нам тоже не о чем беспокоиться, – отвечала Руби.
Она отказывалась верить, что кто-либо, в том числе этот странный Адольф Гитлер, будет настолько глуп, чтобы начать войну, которую газетчики называли неминуемой. На все зловещие признаки девушка упорно не обращала внимания – хотя их было немало. В каждый дом пришла брошюра под названием «Защита вашего жилища от авианалетов», в которой описывалось, как следует заклеивать оконные стекла липкой лентой, чтобы те не разбились от ударной волны, и как надевать противогаз. Марта Квинлан поступила в Добровольческую женскую организацию и теперь училась оказывать первую медицинскую помощь, втайне надеясь, что у Фреда в душе достаточно патриотизма, чтобы в ее отсутствие вести дела в «Молт-Хаус».
Германия аннексировала Австрию, угрожала Чехословакии, провела мобилизацию своих вооруженных сил, а Бенито Муссолини ввел в Италии фашистский режим. Но Руби все равно надеялась, что войны удастся каким-то образом избежать.
В сентябре премьер-министр Британии Невилл Чемберлен встретился в Мюнхене с Адольфом Гитлером. На родину он вернулся, размахивая бумажкой, которая якобы гарантировала мир.
– Я же говорила, что войны не будет! – воскликнула Руби, услышав об этом по радио.
Но бумажка, которую привез Чемберлен, оказалась бесполезной: немцы продолжали одну за другой захватывать страны Европы.
Рождество, на которое они возлагали так много надежд, было безнадежно испорчено присланными за несколько дней до этого противогазами. К посылке прилагалось письмо, в котором говорилось, что три присланных противогаза предназначены для взрослых и что позднее им будут переданы противогазы для детей, в том числе специальное приспособление для пятимесячного Джейка. Наиболее сильно все это подействовало на Артура: он погрузился в депрессию, из которой так и не смог выйти. Он хорошо помнил, что мировую войну 1914-1918 годов называли последней крупной войной, но теперь выяснилось, что будут еще и другие. Старик без конца повторял, что он потерял веру в человечество, что в мире совсем не осталось добра – иначе как мог прийти к власти такой человек, как Адольф Гитлер? «Вы только посмотрите, что он делаете евреями!» – восклицал Артур. В церковь он больше не ходил, так как полностью утратил веру в Бога, и только и делал, что суетился вокруг троих маленьких детей, которых он приютил под своей крышей.
– Что же будет с этими крошками? – в отчаянии твердил старик.
С наступлением нового, 1939, года люди еще больше, чем обычно, задумывались, что он им принесет. Казалось, каждый месяц, каждая неделя лишь делают войну еще более неизбежной. Признаки этой неизбежности были заметны повсюду. На перекрестках возводились кирпичные укрытия, стены наиболее значимых зданий обкладывались валами из мешков с песком, повсюду открывались пункты первой помощи. Агнес-Фэй Квинлан рассказала, что среди работников муниципалитета теперь регулярно проводились учебные эвакуации на случай налетов. По словам Марты, с началом войны ливерпульских детей должны были эвакуировать в такие места, как Саутпорт или Уэльс.