На краю земли

О'Брайан Патрик

Все офицеры закивали головами, а Киллик, забывшись, ляпнул: «А как же иначе!» — но вовремя закашлялся.

— И вот мистер Эндерби — тот самый, что отправил Шилдса в плавание на «Амелии» — и несколько других судовладельцев обратились к правительству с просьбой снарядить экспедицию, имеющую цель отыскать гавани и источники снабжения с тем, чтобы промысел в южных широтах мог продолжаться, причем в более благоприятных условиях, чем прежде. Правительство согласилось, но получилось то, что я назвал бы гермафродитной экспедицией: наполовину это был промысел, наполовину исследование, чтобы одно окупало другое. Сначала Адмиралтейство заявило, что выделит «Рэттлер» — крепкий, добротный шлюп водоизмещением 374 тонны, — но потом передумало и продало его судовладельцам, которые превратили его в китобойное судно под командой штурмана с экипажем всего из двадцати пяти человек, хотя по штату кораблю такого класса полагается сто тридцать

матросов. Как бы то ни было, Адмиралтейство назначило на него мистера Колнета, который в свое время совершил кругосветное путешествие вместе с Куком на его «Резолюции» и плавал в период между войнами на торговых судах в Тихом океане, получая половинное жалованье. Он-то и оказался в заливе Нотка Саунд, его-то суда и были тогда захвачены! Он возглавил экспедицию и был настолько добр, что взял меня с собой.

— И когда все это происходило, мистер Аллен? — спросил Джек.

— В самом начале испанского перевооружения, сэр, зимой девяносто второго. Нам не повезло, потому что на место нескольких военных моряков нам пришлось взять нескольких новичков, совсем мальчишек. Из-за этого мы задержались до января девяносто третьего. Мы потеряли деньги, добытые китобойным промыслом, и прозевали хорошую погоду. Однако в конце концов мы выбрались оттуда и добрались до Острова, если мне не изменяет память, восемнадцать суток спустя.

— А что за остров? — поинтересовался отец Мартин.

— Ясное дело, Мадейра, — разом отозвались офицеры.

— У нас на флоте Островом называют Мадейру, — с видом старого морского волка снисходительно пояснил Стивен.

— Еще через девять суток мы добрались до острова Ферро. Там нам повезло с ветром. После того как мы вышли из норд-остовых пассатов, задул несильный ветер, и мы попали в полосу переменных ветров, которая в том году была очень узкой, а затем, на широте 4° N, мы попали в полосу зюйд-остовых пассатов, которые помогли нам спуститься до широты 19° S, после чего, дойдя до меридиана 25° 30' W, мы пересекли экватор. Нет. Вру. До меридиана 24° 30' W. Пару недель спустя мы оказались в устье Рио-Гранде и задержались там на какое-то время, чтобы починить рангоут с такелажем и зашпатлевать обшивку.

Помню, мистер Колнет в заливе загарпунил черепаху весом в четыреста с лишним фунтов. После этого мы отправились на поиски острова, называемого Большим, находящимся, по некоторым данным, на широте 45° S, но на какой именно долготе, никто из нас не знал. Мы обнаружили множество черных китов — так мы называем маленьких настоящих китов, сэр, — пояснил он, обращаясь к отцу Мартину, — но ни Большого, ни Малого острова не нашли. Поэтому мы направились на зюйд-вест и шли этим курсом до тех пор, пока не оказались на глубинах в шестьдесят саженей близ западной оконечности Фолклендов. В течение нескольких дней погода не позволяла производить никаких наблюдений, поэтому мы удалились от островов на значительное расстояние и направились в сторону острова Статен.

— Намеревались пройти проливом Лемэр? — спросил Джек Обри.

— Нет, сэр, — отвечал Аллен. — Мистер Колнет всегда говорил, что из-за приливно-отливных явлений и течений создается такая толчея, что нет смысла идти этим проходом. В полночь мы достигли глубин в девяносто саженей — мистер Колнет всегда пускал в ход диплот, даже с таким маленьким экипажем. Он считал, что мы находимся в опасной близости к малым глубинам, поэтому сменил курс, и утром мы оказались в районе с глубинами, превышавшими полторы сотни саженей. Мы привелись к ветру, направляясь к мысу Горн, обогнули его, держась на большом расстоянии, поскольку мистер Колнет опасался воздействия переменных ветров, и на следующие сутки обнаружили острова Диего Рамирес с дистанции три — четыре лье по пеленгу норд-тень-ост. Вам будет интересно, сэр, — обратился он к доктору. — Мы увидели несколько белых ворон. Они были такого размера и формы, как и северные серые вороны, только белые.

Потом началась штормовая погода, ветер дул с веста и зюйд-веста, поднялись необыкновенно большие волны, но мы все же обогнули Огненную Землю, а вблизи чилийского побережья нас встретили ясная погода и южный ветер. На широте около 40° S нам стали попадаться кашалоты, а вблизи острова Мока мы загарпунили восемь этих животных.

— Расскажите, как же вы это делали, сэр? — заинтересовался Стивен.

— Их бьют так же, как и настоящих китов, — объяснил Аллен.

— Я тоже мог бы ответить вам подобным образом. Если бы вы спросили, как ампутировать ногу, то я бы сказал: точно так же, как и руку. Хотелось бы услышать более подробный рассказ, — заметил Стивен, и все выразили одобрение его словам. Аллен быстро огляделся. Ему было трудно поверить, что столько взрослых мужчин — моряков, причем в своем уме, — ни разу не видели и даже не слышали, как бьют китов. Однако, видя их любопытные, внимательные лица, он понял, что так оно и есть, и начал рассказ:

—

Видите ли, сэр, у нас на мачте в «вороньем гнезде» всегда находятся впередсмотрящие. Заметив струю из китового дыхала, они объявляют: «Вижу фонтан». Все выскакивают на палубу, словно от этого зависит их жизнь. Как известно, китобои получают не жалованье, а долю добычи. И если впередсмотрящий не ошибся и действительно обнаружил кашалота, то на воду быстро спускают вельботы — шлюпки с заостренной кормой — и в них прыгают матросы. Вслед за ними в вельботы сбрасывают снасти — двести саженей линя, уложенного в бадью, гарпуны, копья, плавучие якоря. Китобои отчаливают: сначала гребут изо всех сил, затем, приближаясь к животному, гребут медленно и очень осторожно; потому что, если это не бродячий кит, то, если вы его не спугнули, нырнув, он поднимается на поверхность в сотне ярдов от места погружения.

— И сколько времени он может находиться под водой? — спросил доктор.

— Примерно полторы склянки, то есть три четверти часа; иногда больше, иногда меньше. Затем он всплывает и минут десять пополняет запас воздуха. Если вы будете осторожны и станете грести тихонько, то сможете приблизиться к нему вплотную. Тут старшина вельбота, который все время находится на носу, бьет его гарпуном. Кит тотчас ныряет в воду, иногда разбивая вельбот хвостом, после чего уходит все дальше вглубь. Линь разматывается так быстро, что дымится, проходя через полуклюз: приходится поливать его водой. Старшина вельбота и боец меняются местами, и когда кит наконец выныривает вновь, боец поражает его копьем с шестифутовым лезвием, стараясь попасть рядом с плавником. Я знал одного старого опытного китобоя, который убивал кита почти мгновенно, поражая его тогда, когда он начинает, как мы говорим, трепыхаться, яростно размахивать хвостом и может запросто убить вас. Но обычно на это уходит много времени: удар копьем и погружение, удар копьем и погружение, прежде чем наступает конец. Молодые самцы, дающие по сорок баррелей ворвани, хуже всего: они такие проворные. Пожалуй, нам не удавалось справиться и с одним из трех. Иногда они тащат тебя за собой миль десять в наветренном направлении и, бывает, вырываются. Крупные старые животные по восемьдесят баррелей доставляют гораздо меньше хлопот. Я сам видел, как старого кита сразили одним ударом. Но в том, что с ним покончено, нельзя быть уверенным, пока не принимаешься за разделку. Рассказать, как мы это делали, сэр? — спросил он, посмотрев на капитана.

— Прошу вас, мистер Аллен.

— Мы буксируем кита рядом с судном и начинаем разделывать его: привязываем и отрезаем переднюю верхнюю часть головы, которую мы называем сумкой, потому что в ней находится спермацет, затем поднимаем тушу на палубу, если она небольшая. Если же животное велико, то привязываем его к корме, до тех пор пока не закончим добычу ворвани. Производится это так. Делают разрез над плавником, приподнимают слой ворвани, просовывают клин, привязывают его к талям, укрепленным на мачте. Затем матросы, вооруженные острыми лопатами, вырезают в слое жира спираль фута три шириной. Если животное подходящее, то толщина его около фута и ворвань легко отделяется от мяса. Талями поднимают и одновременно поворачивают тушу, мы их так и называем: «вертел». На палубе матросы режут ворвань и складывают ее в котлы, под которыми разведен огонь. В них вытапливают жир, а остатки используют в качестве топлива после того, как огонь разгорелся. Когда вся ворвань собрана, мы принимаемся за голову: вскрываем «сумку» и вычерпываем ее содержимое — спермацет. Сначала это жидкое вещество, но в бочке оно застывает.

— Получается настоящий воск, не так ли? — спросил отец Мартин.

— Верно, сэр, после того как его отделяют от жира, получается чистый белый воск, он очень хорош на вид.

— И в каких же целях его можно использовать?

Поскольку никто не знал ответа, Аллен стал продолжать:

— Как я уже говорил, вы не уверены в том, что добыли кита, пока вы его не разделали, не затарили в бочки и не спустили в трюм. Из восьми китов, убитых нами вблизи острова Мока, мы сумели полностью обработать только трех и одну голову в придачу, потому что погода испортилась, и киты, которых мы буксировали, привязав их к борту или к корме, оторвались. После острова Мока наш путь лежал вдоль чилийского побережья до широты 26° S, откуда мы взяли курс на острова Сан-Феликс и Сан-Амбросио, которые находились в полутора сотнях миль к западу. Горе, а не острова, всего лишь пять миль в поперечнике, ни воды, ни леса, почти никакой растительности, и нет почти никакой возможности пристать к берегу. Там наша команда потеряла хорошего парня, погибшего в волнах прибоя. Затем мы повернули к материку и двинулись вдоль побережья Перу при благоприятной погоде, по ночам ложась в дрейф, а днем высматривая британские корабли. Но ни одного не увидели и, добравшись до мыса Санта-Элена, на широте 2° S, воспользовавшись западным ветром, повернули к Галапагосским островам…