На краю
Шрифт:
– А что со свидетелем? – напомнил Лыков.
– Видел убивца караульщик магазина японских вещей Ватанаба на Пекинской. Были сумерки, и далековато. Парень сумел только рассмотреть, что росту злодей был среднего и сложения обычного, скорее даже субтильного. И все.
– Цвет волос, особые приметы? Походка?
– Больше ничего не сообщил, испугался. Забежал в магазин, заперся и до утра не выходил. Еще бы: злыдень стоял над трупом с ножом в руках и выл волком…
Лыков ввернул свое:
– Те случаи, когда жертве отсекли голову… Там тоже ребра раздвигали? Чем, по-вашему, можно нанести такую необычную рану?
– В первом случае, что имел место возле Покровского кладбища, маньяк орудовал бебутом [20] жандармского образца. Мы нашли его потом на углу Последней и Алеутской, возле брошенной головы.
– А на пристани вчера?
– Там ничего не сыскали. Но похоже на тесак. У изувера манера такая, ваше высокородие: он как вытащит легкое, стоит и ждет, когда жертва скончается. Иногда, чтобы лишить возможности сопротивляться, дополнительно распарывает живот. Видимо, получает удовольствие от вида мучений…
20
Бебут – кинжал с кривым обоюдоострым лезвием.
Начальники передернули плечами – представили себе картину. Мартынов равнодушно продолжил:
– Таким образом, имеем одиннадцать покойников-китайцев. Все были без расчетных книжек, приехали на заработки нелегально. Обычная шваль. Едва-едва мы сумели установить их личность.
– То есть на политических преступников или, скажем, на беглых каторжников из Маньчжурии они не тянут? – оживился полицмейстер.
– Так точно, шваль и есть. Рядовые фазаны [21] .
21
Фазан – уничижительное прозвище китайца в Приморье.
Генрих Иванович победительно посмотрел на питерцев:
– Что я вам говорил? Его превосходительство заблуждается, тут обычный маньяк, а не китайские секретные службы. Зачем им казнить своих босяков?
Первую беседу пора было заканчивать – полицмейстер выразительно подмигивал и кивал на дверь в столовую. Главного сыщика отпустили, договорившись, что завтра утром он примет питерцев у себя в отделении и сделает подробный доклад. Остаток вечера прошел в тех же обильных возлияниях. Но захмелел один Азвестопуло; Лыков с Ледингом были как стеклышко. Подполковник внимательно наблюдал за статским советником и сказал в конце:
– Однако! Давно не видел такой выдержки. У меня уже ноги подкашиваются, а вы, Алексей Николаич, будто вовсе не пили.
– То лишь видимость, Генрих Иванович, – утешил хозяина гость. – Пора нам в номера, да на свежем воздухе прогуляться, головы проветрить. Спасибо за угощение. Повар у вас молодец. Неужели китаец может так сготовить дичь или барашка?
– Мой Чен умеет все! Позвать? Ему будет приятно.
Кое-как питерцы покинули гостеприимного полицмейстера и добрались в номера, чтобы передохнуть. Когда совсем стемнело, Алексей Николаевич чуть не силком выволок помощника прогуляться. Сдуру они пошли на берег бухты
– Скидавайте пальтишки, господа хорошие. И карманы предъявите. Тогда мы возьмем свое и уйдем, у вас личности останутся целые.
Питерцы переглянулись и захохотали в голос. Хмель у них уже почти прошел, и налетчики совершенно их не пугали. Озадаченный атаман спросил:
– А чего смешного я сказал? Думаете, мы шуткуем?
– Дурак ты, братец, – ответил Лыков. – Я статский советник из Департамента полиции, почти что генерал. Ты хоть представляешь, что с тобой будет, если ты на меня руку поднимешь?
Двое из громил занервничали, но вожак отрезал:
– Плевали мы на твои чины! Как дам в арбуз – выручит тебя должность?
– Ты хоть кто такой? Назовись.
– Мы из Общества прикосновения к чужой собственности. И непременно щас прикоснемся.
Алексей Николаевич бросил помощнику:
– Пора наказать.
Верзила сунул руку в карман, но больше ничего сделать не успел. Лыков перехватил его кисть и без замаха врезал главарю в челюсть. Азвестопуло пнул в пах ближайшего, тот с руганью согнулся и лег на землю. Оставшиеся без боя бросились наутек.
Захватив двух пленных и настучав им для порядка по головам, полицейские вынули свистки. Вскоре от Триумфальной арки прибежал постовой городовой, и от рынка – караульщики. Через полчаса питерцы ввалились на Комаровскую улицу, дом сорок восемь, в сыскное отделение, и сдали грабителей на руки Мартынову. Тот даже не удивился, а стал оприходовать фартовых. Причем сразу же опознал главаря:
– Ба, Кувалда! Допрыгался, хорь бесхвостый. Говорил я тебе – уезжай из Владивостока, ан нет. Теперь посиди в арестантских ротах. На статского советника напасть – надо было додуматься!
Кувалда после трепки имел жалкий вид, и Лыков решил попытать счастья:
– Сергей Исаевич, дайте я его допрошу. Пока он мягкий.
Мартынов как опытный сыщик тут же сообразил, что питерец прав, и отвел ему свой кабинет.
Атаман сидел на табурете и вытирал рукавом кровь из разбитой губы. На Лыкова он смотрел без особого страха, но и без гонора. Получится ли сломать такого с ходу? Алексей Николаевич велел подать арестанту чая, а сам сел изучать его учетную карточку. Малясов Агафон Нефедов, из ссыльных крестьян, сорок четыре года. Отбыл девять с половиной лет каторги на Сахалине за разбой. Вышел на поселение в девятьсот шестом, приписан к крестьянам Приморской области Ольгинского уезда Цемухинской волости и села год назад.
Этим допросом Алексей Николаевич потом долго гордился. Действительно, он проявил настоящую интуицию, без которой нет хорошего сыщика. Вдруг, ни с того ни с сего, повинуясь только что пришедшей в голову догадке, Лыков спросил:
– Скажи-ка мне, Агафон Нефедыч, кто у вас в городе китайцев режет?
И Малясов ответил без раздумий:
– Раньше-то ему прозвище было Христосик. А теперь, сказывают – Чума.
– Христосик? Что за кличка такая странная?
– Да он, ваше высокородие, смолоду был тихий да на кость тонкий. Я ведь его по Сахалину знаю. Папаша его в каторге сидел, там его и зарезали, к слову будет сказать…