На круги своя
Шрифт:
В апреле окончательно наступила весна. Жизнь его тем временем налаживалась: пьесы были приняты к постановке, роман продан за весьма значительную сумму, а одну из его пьес и вовсе поставили в Париже.
Кругами расходились слухи о том, что они теперь вообще проживают вместе. Но это была неправда. Обитавшие в Оденсе родители крайне взволновались и потребовали незамедлительной свадьбы.
— Ты что, хочешь сейчас жениться? — спрашивала она.
— Само собой, хочу!
На том и порешили.
Но тут возникли затруднения. Она принадлежала к католической вере и поэтому не имела права выйти за разведенного человека, покуда жива его первая жена. Была лишь одна возможность обойти это препятствие: обвенчаться в Англии. Так они и сделали. За свидетельницу у них была приехавшая специально для этого сестра. Та была замужем за известным артистом, сама писала и потому умела ценить талант, даже не осыпанный земными благами.
Итак, они отправились венчаться.
На просторном английском побережье стояло майское утро. Он бродил с нею по самой кромке, там, где скалы круто обрываются в море. Он хотел поговорить с нею кое о чем без свидетелей. Хотел, но не осмеливался, вот почему они стояли молча, глядя в голубую пустоту и отыскивая зацепку для взгляда.
Они прожили здесь уже шесть дней, но так до сих пор и не обвенчались, поскольку свидетельство о его разводе было по недосмотру составлено лишь спустя несколько месяцев после вынесенного решения и, стало быть, датировано так, что после развода еще не подошел к концу положенный срок. Произошел обмен телеграммами с властями; недопонимание и суета, отсрочки, сестра уже начинала терять терпение.
— Ты в меня веришь? — спрашивал он.
— Да, я верю в твою порядочность, но вообще-то ты невезучий.
— А твоя сестра?
— Ну что ей прикажешь думать? Она ведь тебя не знает, ей просто кажется, что все твои заверения касательно законности бумаг ничего не стоили.
— Она права, но только я не виноват. Что она намерена делать?
— Она хочет завтра утром вернуться домой, и я поеду с ней.
— Словом, нам надо разойтись, еще не поженившись, и вернуться к номерам в гостинице, трактирам, ночным кафе.
— Нет, только не это! — И, после небольшой паузы: — Давай бросимся в море!
Он крепко ее обнял.
— Ты когда-нибудь встречала мужчину с такой судьбой, как моя? Куда бы я ни пришел, я несу за собой пагубу и несчастье. Ты только подумай про своих родителей!
— Не говори так! Терпением мы одолеем и эту напасть!
— Чтобы тотчас угодить в очередную.
— Идем, я подую на все это!
И она дунула на облако, ими снова овладело божественное легкомыслие, и они вприпрыжку помчались домой, по прибрежным укреплениям и рытвинам.
Вечером наконец-то пришла долгожданная телеграмма, стало быть, венчание могло состояться уже на другое утро.
Оно и состоялось, сперва в канцелярии у бургомистра. И вдруг, когда они приносили клятву, невеста разразилась истерическим хохотом, способным обратить всю церемонию в фарс, а серьезный бургомистр решительно не понимал, как ему следует толковать такое, граничащее с безумием поведение невесты. И когда они вечером собрались у пастора, это меньше всего напоминало ликующий свадебный поезд. Кроме сестры свидетелями клятвы верности «перед Богом» выступили четыре абсолютно посторонних лоцмана.
Прошло две недели мая. Оба сидели перед домом и глядели, как стая перелетных птиц опустилась передохнуть у них в саду, прежде чем продолжить свой путь к северу.
— Какая тишина!
— А надолго ли?
— Еще на восемь дней. Вот уж не думала, что брак — это такое отличное дело.
— Пусть даже меня называли раньше женоненавистником, я всегда любил женщин, пусть даже меня и считали воплощением непостоянства, я всегда высоко ставил брак.
— Ты можешь теперь себе представить, что опять живешь в одиночестве?
— Нет, одна только мысль об этом меня убивает.
— А знаешь, я сейчас так счастлива, что мне даже становится страшно.
— Вот и со мной то же самое. Мне так и чудится, будто кто-то затаился и подкарауливает нас. Ее зовут Немезида, и она преследует не только преступных людей, но и счастливых тоже.
— Чего ты больше всего боишься?
— Что мы разлучимся!
— Но ведь это зависит только от нас.
— Ах, если бы! Но непокой приходит извне, с ветром, с росой, с жарким солнцем, с дождем. Попробуй-ка угадать, кто из нас был повинен в нашей последней ссоре.
— Да никто.
— Никто из нас двоих? Значит, кто-то третий. И зовется он недопонимание, если это можно так назвать, но мы оба находились в здравом уме и твердой памяти и были преисполнены понимания.
— Не пугай меня!
— Не стану. Просто будь готова к тому, что все это может повториться и что в конце концов мы начнем обвинять друг друга.
— Может, пойдем и попробуем писать? — предложила она.
— Не могу я писать.
— Да и я тоже, но мой редактор злится, что ничего не получал от меня вот уже два месяца.
— А у меня так и вовсе целый год не было в голове ни одной идеи. Чем это только кончится?
Получилось так, что они как бы нейтрализовали друг друга, и ни один из них ни на что больше не реагировал. Их совместное пребывание протекало теперь в тихом и блаженном молчании. А потребность находиться в обществе друг друга была столь велика, что один не мог выйти из дверей, прежде чем другой за ним последует.