На крутых виражах

Вишняков Иван Алексеевич

Капитан, недовольный неудачной погоней, возвращался на свой аэродром. "Напрасно потерял время, израсходовал больше половины бензина и боекомплекта", - думал он. Это было не совсем так... Хотя врага не удалось сбить, но планы его были сорваны: вместо того чтобы сбросить бомбы на важный объект, заранее запланированный авиационным или наземным командованием, экипаж "юнкерса" увез их обратно. И все же, несмотря на этот очевидный довод, Старцев досадовал на себя: "Докладывал по радио, что веду бой, а "юнкерс" остался цел и невредим..."

Размышляя о неутешительных результатах вылета наперехват, летчик не забывал внимательно следить за воздушным пространством. Осмотрительность одна из важнейших заповедей

авиаторов. Сколько молодых, неопытных командиров экипажей пострадало из-за нарушения этого основополагающего правила летной службы! Кто за недоученность, кто за халатность расплачивался... Когда-то Старцев испытал это на себе, поэтому с первого дня войны сам не допускал небрежности и того же требовал от своих подчиненных.

Зорко осматривая попеременно то переднюю, то заднюю полусферу, капитан уже подходил к населенному пункту Скуратово, как впереди вдруг что-то сверкнуло. "Что бы это могло быть? - насторожился он и вгляделся пристальнее. - Да ведь это же самолет! Но чей?" Он пошел на сближение с неизвестной машиной и с дистанции четырех-трех километров опознал в ней Ю-88.

Внезапное появление немецкого бомбардировщика на ближних подступах к Туле можно было объяснить только тем, что до определенного рубежа "юнкерс" шел в облаках по расчету времени. Здесь же, у Скуратово, он вынырнул из облачности, чтобы сориентироваться по местности и взять точный курс на цель. Встреча с врагом, будто наэлектризовала Старцева. Движения его снова стали точными, мысль направлена на поиск наилучшего варианта атаки бомбардировщика. Главное - не упустить его, во что бы то ни стало сбить.

Боеприпасов у Старцева оставалось немного: дашь две-три очереди по "юнкерсу", и оружие умолкнет... А если огонь окажется малоэффективным, тогда что? Нет, второй раз упускать врага нельзя. Капитан не простит себе такого промаха. А друзья, а командир? Они тоже не простят... И тогда созрело единственно правильное решение - таранить машину с ненавистной свастикой на киле. Так будет надежнее.

"Юнкерс" крался к Туле метрах в пятистах от нижней кромки облаков. Старцев, увеличив скорость истребителя, занял более выгодное положение для атаки - подошел почти вплотную к облакам, затем соколом кинулся на противника. "Юнкерс" рванулся было вверх, чтобы уйти в спасительную мутную пелену, но встречный огонь пресек эту попытку. Гитлеровский летчик не растерялся, резко отдал штурвал от себя и, как бы провалившись, стал уходить, не меняя курса полета.

Используя преимущество в высоте и скорости, капитан быстро настиг противника. Оружие молчало; после второй очереди боеприпасы кончились. Настало время самого решительного действия - сокрушить бомбовоз тараном. Больше его ничем не остановишь, больше никак не предотвратишь беду, угрожающую славному городу русских оружейников.

Таран - исключительное средство борьбы с врагом. Оно применяется лишь в том случае, когда нет другого выхода. Решив использовать его, летчик рискует потерять машину, а то и заплатить за гибель неприятеля собственной жизнью. И этот ясно осознанный риск предполагает железную силу воли летчика, его беззаветную верность воинскому долгу и преданность идеалам борьбы. Слабохарактерный человек не способен на подвиг, лишь герою под стать такая самоотверженность.

Тарану как приему боя не учат ни в военных школах, ни в академиях, ни в боевых частях. Но прием этот уже с первых часов войны стал широко известен во всех авиационных подразделениях, на всех фронтах - от Белого до Черного моря. В нашем полку знали о дневных и ночных таранах, восхищались мужеством Алексея Катрича и Виктора Талалихина - истребителей с соседних аэродромов. Однако таранным ударам тоже не обучали, этому нельзя учить, как скажем, нельзя учить человека игре со смертью: обманешь - останешься жив, не удастся это сделать -

сложишь голову. Да, такой официальной, узаконенной учебы не было, но каждый летчик, представляя себя в положении таранящего, искал такие способы нанесения удара по вражескому самолету, чтобы и самому не погибнуть и сохранить машину.

Георгий Старцев, как и другие однополчане, не был мастером таранного удара, каким, например, стал впоследствии прославленный истребитель Борис Ковзан, четырежды таранивший неприятельские самолеты. Да и некогда было ему размышлять о том, как наиболее технически грамотно нанести такой удар. Просто, не желая упускать фашистский самолет, он решил уничтожить его.

Истребитель догонял "юнкерса", расстояние между ними уменьшалось с каждой секундой. Почувствовав что-то неладное, вражеский летчик попытался маневрировать - ерзать то влево, то вправо. Его стрелок почему-то не вел огня: то ли был убит во время воздушной дуэли со Старцевым, то ли у него не было патронов. Вот уже до хвоста Ю-88 остается пятьдесят метров... тридцать. Старцев уменьшил обороты двигателя, весь напрягся и, сблизившись, ударил винтом своего самолета по хвостовому оперению чужака. Тот клюнул носом, точно споткнулся о что-то, и беспорядочно рухнул вниз.

Экипаж бомбардировщика покинул самолет. Парашюты плавно опускали на землю троих. Значит, стрелок жив; не вел огонь по самолету Старцева потому, что израсходовал весь боекомплект. Нельзя оставаться без снарядов и патронов. Об этом знают даже зеленые юнцы. А фашистский стрелок, наверное, забыл об этом. Но может быть, и не забыл, а в припадке ярости расстрелял их по советскому истребителю. Капитан тоже остался без единого патрона. Но он советский летчик, находится над своей землей, дома. Кроме того, у него, Старцева, в запасе имелось оружие особого рода - таран. Такого оружия не имели гитлеровцы ни в июне сорок первого, ни осенью того же года; не приобрели они его и к маю сорок пятого, ибо в неправой борьбе невозможно обрести оружие героев.

Купола парашютов уплывали вниз. Что ж, там, на земле, туляки возьмут эту разбойную троицу, пытавшуюся прорваться к заводам и фабрикам, к жилым домам и разбить их, взорвать фугасом. Пленные фашисты только поначалу высокомерны и молчаливы, потом скажут, кто они такие, откуда, зачем летели к русскому городу...

Ощутив удар машины о хвостовое оперение "юнкерса", Георгий надеялся, что все обойдется благополучно, он справится с управлением истребителя и доведет его домой. Но уже в первые секунды понял, что надеждам его сбыться не суждено, что придется покинуть кабину самолета, сослужившего в этом бою последнюю службу. Приземлиться на неуправляемом истребителе совершенно немыслимо. Поэтому, не теряя времени, он отстегнул привязные - ремни, открыл фонарь кабины и кое-как выбросился. Высота позволяла произвести нормальное парашютирование. Опускаясь, капитан смотрел за беспорядочно падавшей машиной. Вот уже она сделала последнее сальто, и с земли взметнулся темный султан взрыва.

Все это происходило на глазах у красноармейцев и командиров одной из воинских частей. Старцева заботливо расспросили о здоровье, о самочувствии, поздравляли с победой, восхищались мужественным поединком с врагом. Но сам герой боя был недоволен собой: не сумел точно рассчитать силу удара, погубил машину. Даже сообщение воинов о пленении экипажа "юнкерса" не утешило капитана. Немного успокоился он только в полку.

– Ты не допустил вражеский бомбардировщик к нашему основному объекту всесоюзной кузнице оружия, - похвалил летчика командир части подполковник С. И. Орляхин. - Представляешь, какие могли быть жертвы, какие потери, если бы "юнкерс" прорвался к городу! Думаю, что не представляешь, Георгий. О твоем полете я уже доложил в вышестоящий штаб. Просили передать благодарность и оформить наградные документы.