На крыльях мужества
Шрифт:
Дождавшись ночи, когда все кочевье заснуло и месяц на ущербе безмолвным сторожем смотрел с вышины, Коркуд дрожащими от волнения руками открыл концом ножа крышку, слипшуюся из-за зеленой окиси.
Вдруг со свистом из кумгана вырвался дым, с запахом гари и серы, и туманным облаком полетел в степь, подхваченный порывом ветра.
— Ойе! Ойе! — воскликнул Коркуд, положив палец на подбородок, и долго сидел пораженный, в недоумении, так как ему показалось, что из дыма выглянула голова бронзового цвета с огненными глазами.
Облако быстро растаяло. Коркуд подождал и, видя, что ничего больше не происходит, стал со страхом рассматривать содержимое кумгана. Сверху в кумгане лежал полуистлевший шелковый платок, а в нем была
В голубом свете любопытного месяца пастух увидел, как из первого мешочка на темный войлок посыпались золотистые кружочки, тонкие, с загадочной надписью… Он боялся доставать и развязывать остальные мешочки: перед ним уже было большое богатство — пятьдесят золотых тилля, которых было вполне достаточно, чтобы старого Чобана-Коркуда наполнить надеждами.
Положив обратно в мешочек золотые монеты, старик завернул его в свой матерчатый пояс. Он закрыл кумган и снова зарыл его в песке под войлоком. Впервые Коркуд ударил посохом наблюдавшего за ним верного Акбая, точно боясь, что пес может разболтать о найденном богатстве.
В ближайшие ночи Чобан-Коркуд вынул остальные шелковые кошельки. В одних оказались опять золотые монеты, в пяти же последних он нашел семена: риса, пшеницы, проса, ячменя и джугары. А на самом дне лежала вторая серебряная коробочка, в которую была втиснута туго свернутая длинная узкая записка.
Только через год, когда Чобан-Коркуд побывал в Несе, он разыскал там своего друга детства, ставшего учителем — дамуллой, и тот прочел ему содержание этой записки. В ней стояло следующее:
«Поистине мы принадлежим аллаху и к нему возвращаемся, и нет мощи и силы, кроме как у аллаха высокого, всевластного, делающего несчастного счастливым.
Оставляю завещание своим внукам и правнукам. Я собрал это богатство своей смелостью и трудолюбием. Я не передаю моим сыновьям этого золота. Я хочу, чтобы они сами, своими руками, своим трудом, поставили себе юрту благоденствия и радости. Но жизнь длинна, извилист путь ее, и часто мы наталкиваемся на солончак бедствий.
Возможно, что придут тяжелые времена, возможно, что с востока, или с запада, или с других сторон вселенной примчатся враги дикие, безжалостные, не желающие проявить милость и дружбу потомкам праведного Адама. Будет великая война, когда небо померкнет от горя и кровью оросятся мирные пашни и степи нашей священной земли. Правоверные и прочие люди будут скитаться, не находя себе крова и пищи, и небо раскалится от огня и дыма горящих селений. Поля опустеют и, невозделанные, зарастут диким бурьяном. Люди съедят все запасы, и не останется зерна, чтобы снова засеять обработанную землю. На этот час я оставляю лучшие семена пяти добрых растений, подаренных человеку аллахом — велик он! — чтобы человек мог жить и питаться. Из каждого семени вырастет девять колосьев, а в каждом колосе нальются девяносто девять зерен. Правоверные и прочие люди снова вспомнят мирную жизнь и счастье труда, урожая и дружбы.
К вам я обращаюсь, мои потомки великого нашего племени: храните пять драгоценностей, которые всегда создадут вам славу, безопасность и благоденствие и сделают непобедимыми. Эти драгоценности: мужество, трудолюбие, верность данному слову, уважение к женщине и прославление аллаха, единого, покоряющего и милосердного.
Чобан-Коркуд вернулся в свое кочевье и никогда никому не говорил о найденном богатстве, которое он хранил в песке под своим старым войлоком. Ведя праведную и воздержанную жизнь, он был щедр к беднякам
ЧУДЕСНЫЙ ГОСТЬ ИЛИ СОН?
Однажды в тихую летнюю ночь старый Чобан-Коркуд лежал на узком, истертом коврике у входа в свою юрту. Положив под усталую голову свернутую козлиную шубу, он смотрел на звездный узор, вышитый аллахом по темному бархату неба, и, перебирая четки, сделанные из косточек алычи, повторял свое заветное заклинание:
— О аллах, всемогущий и милосердный! О малом прошу тебя: дай мне только достаточно сил, чтобы дожить до светлого дня, когда отрада моих очей Гюль-Джамал перейдет в руки человека достойного, праведного, трудолюбивого и к ней ласкового.
В этот день в песках Каракумов охотился молодой сын Хорезм-шаха Джелаль-эд-Дин Менгу-Берти. Он сбился с пути, попал под ливень и, увидев юрту Коркуда, направил к ней своего коня. Он попросил разрешения переночевать и тихо уселся у входа, обняв руками колени.
Чобан-Коркуд разговорился с молодым ханом. Его лицо понравилось ему своей открытой приветливостью и пастух решил поделиться с ним своей тайной.
При свете костра Джелаль-эд-Дин внимательно прочел послание хана Баяндера и попросил Чобан-Коркуда подарить ему этот свиток. Затем он стал читать другой свиток, на котором были написаны заклинания. Вероятно, Джелаль-эд-Дин произнес одно из них, имевшее особую волшебную силу…
Лежавший рядом рыжий пес, сменивший уснувшего вечным сном Акбая, вдруг заворчал, насторожился, и шерсть на его спине стала дыбом.
Чобан-Коркуд поднялся и остолбенел… Над кумганом курился дымок, как будто в нем тлели угли чилима с табаком. Пес прыгнул вперед и залаял, а дымок быстро принимал очертания неподвижно стоящей тени, из которой появился облик человека. Красивый, стройный юноша, смуглый, с черными сдвинутыми бровями, скрестив руки на груди, смотрел на Коркуда бирюзовыми глазами. Черные как вороново крыло кудри, падающие до плеч, указывали на чужеземное происхождение незнакомца; об этом же говорил невиданный покрой его платья, лилового, с блистающими кое-где золотистыми звездами. За пояс из прозрачных голубых камней засунут кинжал в золотых ножнах. В руках юноши была зеленая смарагдовая палочка длиною в локоть.
Изумленный Коркуд, дрожа от страха, открывал и закрывал рот, из которого не вылетало ни одного звука. Рыжий пес бросился на незнакомца. Тот поднял смарагдовую палочку, и пес, перевернувшись, откатился в сторону и, жалобно повизгивая, умчался прочь.
— Привет, уют и простор твоему дому! — обратился к Коркуду необычайный гость. Его слова в тихом безмолвном воздухе звучали как переливы свирели.
— Будь моим гостем, садись со мной рядом! — прошептал осмелевший Коркуд.
— Ты меня призвал. Я ждал этого давно, чтобы увидеть тебя и узнать, что ты сделал, найдя древний, чудесный кумган. Я готов помочь тебе, если град несчастий на тебя обрушится. Почему ты не призвал меня раньше?
— Мне ничего не нужно! — ответил Коркуд. — Я имею гораздо больше того, о чем я когда-либо молил аллаха, велик он и славен!
Грустная улыбка осветила бледное лицо незнакомца:
— Ты первый из смертных, который доволен своей судьбой и своим достоянием. Я покажу тебе сейчас, что бы ты мог давно иметь… У тебя старая юрта. Дождь протекает сквозь ее войлочную крышу.
— Но у других кочевников бывает то же!.. — робко сказал Коркуд.
— Стань рядом со мной и смотри!..
Коркуд вдел ноги в старые кавуши [5] , и подойдя к незнакомцу, опустился рядом с ним на корточки. Он дрожал, и колени его подгибались.
5
Кавуши — туфли без задников (шлепанцы).