На крючке
Шрифт:
— Я хочу, — я заставляю себя улыбнуться. — Я должна увидеть все своими глазами, если планирую приезжать каждую неделю.
Джон стонет.
— Тебе не разрешается приезжать каждую неделю.
Моя ухмылка растет.
— Ну, тогда тебе лучше позволить мне отвезти тебя завтра, иначе я буду приходить постоянно, и я постараюсь быть особенно неловкой.
Джон хихикает, его глаза блестят.
— Венди, мне никогда за тебя не стыдно. Ты просто...
Моя рука летит к сердцу.
— Должна ли я обижаться на это?
— Нет, это... — он качает головой. — Это мило.
Узел в моем животе распутывается от нашей шутки, знакомые чувства прорываются во мне, как давно потерянный друг. Но он быстро исчезает, когда я понимаю, что после завтрашнего дня я действительно останусь одна.
Мы находимся в ВР уже два часа, а я так и не увидела Джеймса.
Мария, которая сегодня не с нами, сказала, что он владелец бара, но чем дольше я сижу здесь без его властного присутствия, которое путает мои мысли, тем больше я понимаю, что на самом деле ничего о нем не знаю.
Ну, это неправда. Я знаю кое-что, например, что у него нелепое прозвище, и, видимо, он имеет такое влияние в этом городе, что это прозвище на вес золота. Но для человека, который говорит, что я его, я чувствую, что он не более чем незнакомец.
Как я могла быть настолько глупой, чтобы не спросить?
— Спасибо, что сказала, что подменишь меня завтра, — говорю я Энджи, потягивая газированную воду.
Она отмахивается от меня, улыбаясь.
— Не беспокойся. В любом случае, дополнительные часы мне не помешают, — ее взгляд перемещается мимо меня. — Кроме того, ты встречаешься с парнем, который носит костюмы-тройки по собственному желанию, так что, думаю, можно с уверенностью сказать, что мне деньги нужны больше, чем тебе. О, и ты живешь в особняке, — она смеется. — Бесстыжая. Боже, это несправедливо.
Усмешка, которую я выдавливаю из себя, словно лезвие бритвы, пронзает внезапно сжавшееся горло.
Она опрокидывает в себя остатки своего напитка и вздыхает.
—Уф... где твой мужчина, девочка? Раз уж я должна работать утром ради твоей задницы, мне нужно идти домой. Сон — это красота и все такое.
Мои внутренности сжимаются, и я оглядываюсь вокруг, ища хоть какой-нибудь признак Джеймса. Бар редеет, мы здесь уже несколько часов, но его все еще не видно. Я сжимаю пальцы на коленях.
— Он, наверное, занят. Ты иди, а я могу просто поймать такси.
Я кривлюсь, когда слова слетают с моих губ, надеясь, что они звучат не так жалко, как кажется.
— Ты уверена? — ее глаза сканируют комнату.
— Да, он сказал, что будет здесь, — я киваю.
Она прикусывает губу.
— Ну, да, но... он даже не показал своего лица. Я не хочу оставлять тебя здесь без машины.
Протянув
— Я ценю твою заботу, но тебе действительно не стоит беспокоиться.
Она вздыхает, вставая.
— Хорошо, но напиши мне, если он не появится. Я вернусь.
Я остаюсь в баре еще долго после ее ухода, наблюдая, как всплывают и шипят пузырьки в моем напитке. Возможно, я могла бы купить что-нибудь кроме газированной воды — меня не просили об удостоверении личности с той первой ночи, а мой день рождения через три дня, — но правда в том, что я не очень люблю пить. Мне не нравится, как я себя от этого чувствую.
— И вновь она тут, — голос проникает сквозь мое оцепенение, и я поднимаю голову, встречаясь с янтарными глазами Кёрли. — Хочешь выпить, солнышко?
— Разве вы, ребята, не закрываетесь скоро? Я, наверное, пойду... Его здесь нет, да? — спрашиваю я, разрывая зрительный контакт.
— Тебе нужно быть более конкретной, — онопирается локтем на барную стойку. — В этом месте много «его».
— Дже…Крюк.
По мне проплывает тревога, когда я понимаю, что не знаю, как обращаться к нему, когда разговариваю с другими людьми. Еще одна вещь, которая показывает, что я абсолютно ничего не знаю об этом человеке.
Но я знаю, что это не помешает мне уйти с ним сегодня вечером, если он появится.
Это может быть глупо. Это определенно безрассудно. Но это также возбуждает, когда кто-то вроде него обращает на меня свое внимание. Это заставляет меня чувствовать себя менее невинной и более женщиной.
Что-то в том, как он смотрит, заставляет меня чувствовать себя живой.
Смех слева от меня прерывает то, что собирался сказать Кёрли. Я поворачиваю голову, и мои глаза встречаются с фигуристой чёрноволосой красавицей, которая полирует бокалы для вина и вешает их на стойку бара.
Кёрли хмурится в ее сторону.
— Прекрати, Мойра.
— Прости, — она ухмыляется, ее глаза останавливаются на моих. — Ты действительно ждешь здесь Крюка?
Еще одна порция сомнений закрадывается в мое сознание, разливаясь по телу, как осадок. На ее лице улыбка, но ее тон отнюдь не дружелюбный, и у меня пробегают мурашки по коже. На кончике моего языка вертится ответ, но я проглатываю его и киваю, мои костяшки пальцев побелели от того, как крепко они сцепились друг с другом.
Она разражается очередным смехом.
— Мойра, — шипит Кёрли.
— Что? — спрашивает она, ее глаза расширяются, когда она смотрит на него. — Ты же не можешь всерьез воспринимать это?
Она протягивает руку в мою сторону.
— Появляется еще одна фанатка, которая ничего не знает о человеке, и думает, что маленький невинный спектакль сработает? Честно говоря, это жалко. Ты не должен поощрять это.
Моя челюсть сжимается, ее слова бьют по моей стене уверенности — уже пошатнувшейся от моих собственных извращенных мыслей.