На крючке
Шрифт:
Челюсть Питера сжимается, и он наклоняется, его глаза умоляюще смотрят на дочь.
— Ты даже не представляешь, с кем ты сидишь рядом.
Ее челюсть напряглась.
— Я точно знаю, кто он. Я начинаю сомневаться только в тебе.
Мое сердце замирает, его фраза подтверждает то, о чем я догадывался последние несколько минут.
Она не знает о своем отце.
А это значит, что она вообще меня не предавала.
32.ВЕНДИ
Остаток
Но мои внутренности бушуют.
«Разве ты не должна быть в особняке?»
Он даже не знал, что я там нет. Меня похитили, а он даже не знал, что я пропала.
Я месяцами твердила себе, что должна признать, что он не тот человек, которого я помню, но именно в этот момент кусочек моей души, за который я цеплялась, наконец, ломается, падает на пол и разбивается на сотню осколков.
Он даже не знал, что я пропала.
Но, конечно, он может появиться здесь.
Не дай Бог, чтобы его имидж пострадал. Его публичный имидж, то есть. Теперь мне ясно как день, что ему все равно, каким я его вижу.
И что-то происходит с другом Крюка, Ру. Тихий разговор с комиссаром, то, как его имя выводит Крюка из себя, а теперь мой отец насмехается над его пропавшими друзьями — мои нервы взвинчены и находятся в состоянии повышенной готовности.
Я знаю, почему Крюк держит меня здесь, это стало совершенно очевидно, но я не могу понять, почему мой отец насмехается над ним.
Почему он вообще имеет дело с таким человеком, как Крюк.
Если только он не тот, за кого себя выдает.
И это, как ничто другое, заставляет меня чувствовать себя самым глупым человеком на планете. Потому что как можно жить с кем-то, как можно годами дышать одним воздухом, поклоняться каждому его шагу, любить его всем сердцем и не знать, кто он на самом деле?
Это осознание пронзает меня насквозь и ломает замок на всем том, что я позволила себе не сказать, на всех тех случаях, когда я хотела нанести ответный удар, но вместо этого кивала и улыбалась. Я знаю, что Крюк, скорее всего, разозлится на меня за вспышку гнева, но я не могу найти в себе силы на беспокойство от этом. Наконец — наконец — возможность высказать свое мнение освобождает меня. А когда Крюк не только позволяет, но и поощряет это, я чувствую, что у меня есть кто-то, кто
Каким бы извращенным это ни казалось.
Я оглядываюсь, чтобы посмотреть на него, когда он кивает в такт словам мужчины рядом с ним, и у меня подпрыгивает живот от моих полностью перевернутых эмоций. Как возможно, что этот человек — тот, кто угрожал моей жизни меньше часа назад, тот, кто приковал меня к стене подвала — как он все еще единственный, кто относится ко мне, как будто я имею право на существование?
Он заставил комиссара полиции извиниться за оскорбление и гладил меня по шее, пока я выступала против своего отца и его суки-помощницы. И это не похоже на Крюка.
Это похоже на Джеймса.
Я качаю головой, напоминая себе, что он устраивает шоу. Все, как он со мной обращается, не для моего блага, и забвение этого не принесет мне никакой пользы.
Мой взгляд скользит мимо тела Крюка, замечая, что один из близнецов идет в нашу сторону. Они доходят до нас и наклоняются, чтобы прошептать ему на ухо. Пальцы Крюка, проводившие по верхней части моего бедра, замирают на месте, и он выпрямляется. Сжав мою ногу, он двигается, кладя свою салфетку на стол.
— Если вы извините меня на минутку, есть неотложное дело, которое требует моего внимания.
Он встает, бросая взгляд на моего отца, а затем наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку, его пальцы запутываются в моих волосах.
— Веди себя хорошо, — бормочет он, касаясь моей кожи. — Ты никуда не сможешь убежать, чтобы я не последовал за тобой.
Тревога смешивается в моей крови, когда он уходит, мой живот сжимается от нерешительности. Мой отец сидит прямо здесь, и он единственный человек на этой земле, который может спасти меня, но какой ценой?
Я ничего не сделаю, если не буду знать, что Джон будет защищен, а он уже не раз доказывал, что не делает его приоритетом.
Нет. Что со мной не так? Он не позволил бы ему умереть. Джон все еще его ребенок, в конце концов.
Мои внутренности скручиваются, отвращение прокладывает себе путь через мою грудь от того, как легко мой разум перешел от веры в доброту людей к сомнению в том, на какое убийство они согласятся. Несколько дней рядом с преступниками, и вдруг я принимаю это как факт.
Меня беспокоит, что это не беспокоит меня так, как должно.
— Венди, я хотел бы поговорить с тобой, пожалуйста, — мой отец вытирает уголки рта салфеткой, прежде чем положить ее на место. — Наедине.
Мое сердце замирает, зная, что это то, что не понравится Крюку, но... Крюка здесь нет. И я заслуживаю ответов. Я киваю головой, отодвигая стул и оглядываясь по сторонам, наполовину ожидая, что кто-нибудь выскочит и схватит меня, но с каждым шагом я дышу все легче, понимая, что никто не придет.