На крючке
Шрифт:
Между моих ног распространяется тепло, за которым следует отвращение к тому, что мое тело может быть возбуждено этой больной ситуацией.
— Не делай ошибки, думая, что я такой же, как другие мужчины, с которыми ты имела дело, — Крюк отпускает мою голову, слегка толкая меня в бок, пока он идет к моему отцу. — Я не забочусь о своей репутации. Меня не волнуют деньги или бизнес, который ты сжигаешь.
Губы моего отца кривятся, и я верчу головой,
— На самом деле, ты не можешь украсть у меня ничего, чего бы ты еще не украл, — он подходит ближе, возвышаясь над моим отцом. — Это мои улицы, — продолжает он. — И я так терпеливо ждал, когда ты придешь поиграть.
Его рука тянется в карман, коричневая рукоятка ножа заставляет мои внутренности свернуться от страха. Мое сердце переходит в ускоренное биение, мои ноги двигаются прежде, чем я успеваю их остановить, и я бегу, протискиваясь между ними, а мой отец отступает на шаг назад.
— Не надо, — умоляю я. — Пожалуйста... просто... не делай ему больно.
Глаза Крюка слегка расширяются, но он стоит неподвижно, на его лице появляется медленная ухмылка. Его пальцы тянутся к моей челюсти.
— Такая преданная.
Он оглядывается на моего отца.
— И где же твои мольбы, Питер? — его брови поднимаются. — Или, может быть, ты предпочитаешь, чтобы я пролил ее кровь, чтобы покрыть твои грехи?
Молчание.
Оглушительная. Разрывающая сердце тишина.
Глаза Крюка фиксируются на моих, и я выдерживаю его взгляд, мой живот поднимается и опускается вместе с неровными ударами моего сердца, мои ноздри раздуваются от мучительной боли, когда моя грудь раскалывается пополам.
Он выдыхает, сгибая шею в сторону до хруста, а затем кивает, протягивая руку.
— Очень хорошо.
Облегчение разливается по моим венам, мое тело дрожит, когда я вкладываю свою ладонь в его. Он тянет, и мое тело прижимается к нему. Мои пальцы прижимаются к его груди, его рука обхватывает мою поясницу, а его рот находит мое ухо.
— Я хочу, чтобы ты запомнила этот момент, дорогая. Запомни, каково это — осознавать, что твой отец был готов позволить тебе умереть, чтобы спасти себя.
И затем он уводит меня прочь, а моя душа рассыпается в прах.
33.ВЕНДИ
Крюк молчит в лимузине, но я чувствую, как ярость выливается из него и наполняет воздух. Она густая. Удушающая. Я перевожу взгляд с него на проносящиеся мимо улицы, гадая, злится
Машина поворачивает за угол улицы, и мое дыхание замирает в легких, когда в поле зрения появляются знакомые ориентиры. Я знаю эту улицу.
И это не пристань.
— Ты сказал, что не вернешь меня сюда, — бросаюсь я, паника сковывает мои внутренности.
— И ты сказал, что не будешь плохо себя вести, — он собирает невидимые ворсинки со своего костюма.
Моя челюсть падает.
— Я и не вела себя плохо! Я сделала всё, о чём ты попросил.
— Ты думаешь, что уйти с твоим отцом — это то, о чем я просил? — огрызается он.
Мое сердце падает в желудок.
— Это было... — я сглатываю. — Это не имеет к тебе никакого отношения.
Я морщусь, понимая, как жалко это звучит, даже для моих собственных ушей.
Он усмехается.
— Дорогая, если ты думаешь, что я поверю в это, то ты действительно глупая девочка.
Мои зубы скрежещут, кулаки сжимаются.
— Я не девочка.
Он наклоняет голову.
— Значит, просто глупая?
Я глубоко вдыхаю через нос, пытаясь сдержать бурление в животе, когда представляю, как меня снова бросают в эту темную комнату.
— Пожалуйста, я не хочу снова оказаться в этом подвале.
Он вздыхает, его пальцы потирают челюсть.
— Ты не вернешься туда.
Я вскидываю голову, облегчение разливается по мне.
— Нет?
Машина останавливается, синие и красные цвета мелькают на моей коже через окна.
Что, черт возьми происходит?
Дверь открывается, и Крюк выходит, его рука появляется передо мной. Мое сердце замирает, когда я вкладываю свою ладонь в его, позволяя ему вытащить меня из машины. Он — дихотомия: на одном дыхании угрожает моей жизни, а на другом — ведет себя как джентльмен. Ужасно, как он может делать и то, и другое так безупречно, как будто это неотъемлемые части его самого, мирно сосуществующие как единое целое. Он выбрасывает в окно все, чему меня когда-либо учили о добре и зле, пока все не перекосится и не расплывется в моем мозгу.
Когда я выхожу из машины, мое дыхание вырывается из легких.
В воздухе стоит сильный запах пепла, от которого у меня щиплет в носу. Сбоку стоят пожарные машины и машины скорой помощи, несколько полицейских машин. A ВР больше нет. Сгорел дотла, остались одни обломки.
Моя рука тянется вверх, чтобы прикрыть рот.
— Боже мой. Что случилось?
Лицо Крюка стоически сохраняет спокойствие, пока он осматривает повреждения.
— Твой отец, я полагаю.