На Лесном озере
Шрифт:
Джон обнял ее за плечи. Усмехнулся, изображая нежный упрек, демонстрируя чистую совесть. Он до смерти боялся потерять Кэти, всегда боялся, но этого он ей не сказал.
– Чепуха, – сказал он. – Я люблю тебя, Кэт. Мы молодцы с тобой.
– Ты совершенно чистый? – спросил Тони Карбо.
– Совершенно.
– Никаких призраков прошлого?
– Никаких.
– Может, все-таки есть что-нибудь на дне сундука, темное такое дерьмо запрятанное, девочки там…
– Ничего нет.
– Уверен?
Джон улыбнулся.
– Можешь успокоиться.
– Что ж, будем надеяться, – сказал Тони, – потому что не дай бог
– Я понимаю.
– И все у тебя в ажуре?
Джон на мгновение отвел глаза. В сознании мелькнул красный пузырящийся ров.
– Ага, – сказал он. – В ажуре.
Тони кивнул и взял блокнот.
– А как насчет религии? Веруешь? В Христа, надеюсь?
– Дело наживное.
– Лютеранство годится?
– Вполне.
– Отлично. Церковь раз в неделю, в десять утра как штык. – Брови Тони взметнулись вверх. – У меня такое предчувствие, что вице-губернатором теперь у нас должен быть лютеранин.
И опять Джон Уэйд выиграл с большим отрывом – больше шестидесяти тысяч голосов; последующие четыре года он провел, разрезая ленточки. Заранее было ясно, что вице-губернатор – представительская должность, скучная до невозможности, и с самого начала он рассматривал ее только как ступеньку. Он исполнял поручения, занимался партийной работой, старался почаще мелькать в газетах. Если, скажем, дулутскому отделению Киванис-клуба нужен был оратор для торжественного завтрака, он садился в машину, ехал туда, отпускал за куриным фрикасе несколько шуточек и светился золотым сиянием победителя. Он уже примеривался к сенату США. Будущее представлялось ему счастливым – он это прямо-таки чуял.
В июле 1982 года Кэти сказала ему, что беременна.
В постели в тот вечер Джон крепко ее обнимал. Они молодые еще, сказал он. Времени впереди масса. Они уже почти у вершины горы, почти, последний рывок остался – а там хоть целый дом детей заводи.
Утром Джон позвонил куда надо.
Заполнили карточки.
Молодой веснушчатый врач все им объяснил и попросил подождать. Кэти листала журналы, Джон рассматривал картину в рамке с изображением пасущегося стада.
Медсестра вызвала Кэти; она встала, разгладила юбку.
– Ну ладно, – сказала она. – Кошелек мой стереги.
Качнулась, закрываясь за нею, дверь. Потом неизвестно сколько времени он сидел, оценивая достоинства жующих жвачку коров. Почему-то в нем шевельнулось сожаление; это его озадачило, и потребовалось некоторое усилие, чтобы направить мысли в другую сторону. Надо бы сделать два-три звонка. С Тони связаться. Он стал оглядываться в поисках телефона, приподнялся даже, но какая-то непонятная сила усадила его обратно. Комната показалась ему не очень надежной. Колыхалась она как-то. Вдруг, словно оказавшись в зеркальном ящике, Джон увидел на стенах и потолке клиники свои собственные отражения. Как в комнате смеха – все искажено, вывернуто под необычными углами. Он увидел мальчика, показывающего фокусы. Увидел влюбленного по уши студента-соглядатая. Увидел солдата, мужа, кандидата на выборную должность. Увидел себя изнутри, увидел себя сверху вниз; увидел всю свою органическую химию с перекрученными спиралями; и на мгновение он почувствовал, что сама его целостность находится под Угрозой.
Вечером за ужином он попытался рассказать про это Кэти. Безнадежное дело. Он не смог найти нужных слов. Глаза Кэти перебегали с одного на другое, скользя по поверхности вещей.
В какой-то момент он предложил пойти в кино.
– В кино? – переспросила она.
– Ну, если у тебя есть настроение.
Кэти посмотрела на него без всякого выражения. Ее светлые вьющиеся волосы чуть-чуть начали истончаться, в уголках глаз скопились морщинки от всех этих лет.
– Ладно, – сказал он, – кино в другой раз.
Посидели еще молча. Стояла середина июля, было жарко и влажно, и довольно долго в комнате раздавалось только позвякиванье ножей и вилок.
– Кэт, – произнес он наконец. Осекся; потом сказал:
– Мы все правильно сделали.
– Думаешь?
– Да. Момент неудачный.
– Момент… – повторила она.
– На следующий год мы запросто… Ты в порядке?
Она моргнула и уставилась в стол.
– В порядке я или нет? Я-то? Боже мой, да откуда я знаю. Что это вообще значит – в порядке?
Она оттолкнула тарелку.
– Этот ребенок, чтоб его. Это все, чего я хотела.
– Я знаю.
– Просила я тебя еще хоть о чем-нибудь?
– Нет, не просила.
– Нет, ты мне ответь. Хоть о чем-нибудь?
– Ни о чем, – сказал он.
Потом они час смотрели телевизор.
После этого Кэти занялась глажкой, наконец пошла с книгой в спальню.
Джон выключил телевизор уже за полночь. Разделся, принял секонал, лег в гостиной на диван. Квартира была полна странных звуков. Он любил Кэти. Больше всего на свете. Уже поплыв, ощущая действие снотворного, он закрыл глаза и дал зеркалам у себя в голове полную волю. Он был заворожен и немного напуган всеми вступившими в игру углами.
Больше они никогда об этом не упоминали. Ни прямо, ни косвенно. Если эта тема всплывала у кого-нибудь в сознании или они чувствовали, что она витает в воздухе, они благоразумно направляли разговор в более безопасную сторону. Начинали изъясняться шифрованным языком или просто умолкали и ждали, пока настроение изменится. Но оба, хотя и по-разному, ощущали, что в их жизнь проник холод – проник и не уходит. Иногда Кэти просыпалась ночью в слезах. «Ужас такой», – говорила она, и Джон обнимал ее, успокаивал как мог, потом они долго лежали молча в темноте, и каждый пытался угадать мысли другого. Нет, стыда они не чувствовали. Они прекрасно знали все резоны. Они знали, что это каверза природы. Они знали, что биология не должна диктовать условия, что их жизнь и без того сложна, что они еще не готовы взвалить на себя эту ношу. Все это они понимали. Но еще они понимали в эти ночные часы, что ради ненадежного будущего они пожертвовали чем-то очень важным в себе. Как игроки, сделавшие слишком рискованную ставку. Это тоже они понимали и уже чувствовали последствия.
Восемнадцатого января 1986 года в танцевальном зале отеля «Хилтон», откуда всего шесть кварталов до «Магической студии» Карра, Джон Уэйд объявил, что намерен баллотироваться в сенат Соединенных Штатов. Была Кэти, был Тони Карбо, плюс еще изрядная толпа сияющих от счастья функционеров – все в костюмах в тонкую полоску и голубых крахмальных рубашках. Царили оживление и энтузиазм, у Джона был ясный взгляд победителя. Надо было, конечно, еще выиграть первичные выборы, тоже задача не из легких, но по опросам он опережал ближайшего соперника, видавшего виды партийного бойца Эда Дерки, на пятнадцать пунктов. Не то чтобы полная гарантия, но близко к этому. Год с лишним Тони трудился, складывая все по кусочкам, и в то утро в танцевальном зале было уже видно, что его усилия не пропали даром. Люди улыбались. Войска были построены, важные персоны дали свое «добро».