На лезвии любви
Шрифт:
Я ненадолго перевожу дыхание, но как только вижу, что мама вновь готова разразиться гневной тирадой, продолжаю:
— Вы моя семья. И я всегда была готова принять вас любыми. Тебя, отец... Экономическим преступником? Да ерунда. Черным торговцем? Сложнее, но это не отменяет того факта, что ты мой отец. Ты дал мне воспитание, учил меня всему, или почти всему, что знаешь сам. Это всегда будет со мной. То, что ты сделал, очень, о-очень плохо, но я все равно тебя люблю. И тебя, мама, тоже. И любить буду всегда. С деньгами или без них, все равно.
Я бросаю еще один взгляд на свою мать. Под конец моего недолгого, но эмоционального монолога она умерила свой пыл. Сердце вновь болезненно сжимается. Если бы на нее когда-то тогда, двадцать лет назад не повлияли с помощью ментального воздействия, как бы сложилась ее жизнь?
Сейчас от этой связи, что складывалась годами, невозможно избавиться. Это не излечить парочкой зелий, а если просто озвучить, это подарит лишь боль. Да я и не вправе.
— Хорошего вечера, — напоследок говорю я и покидаю дом, в котором долгие года жила в сытости и достатке. Но больно не от воспоминаний о потерянной роскошной жизни, а от того, что именно там я оставляю самых дорогих для себя людей.
Интересно, а какого Ричарду? Легче или сложнее? Я хотя бы точно уверена, что мой отец — действительно мой отец. А каково ему узнавать такую тяжелую правду еще и под соусом подобных новостей. Мне почему-то начинает казаться, что он испытывает схожие эмоции. Может, хуже. Какими бы у них ни были с лордом Уилкенсом отношения, каким бы ни было их родство, этот мужчина воспитывал Ричарда. А значит, давал все то, что давал мне мой папа.
И уж точно вряд ли Ричард хоть когда-то побежит к его величеству с криками: «Папа! Ты мне был так нужен!»
Недолго думая, отправляю Ричарду вестника: «Как ты? Э.»
Не дожидаясь ответа, активирую новый артефакт телепортации.
Впереди еще одна беседа. Самая тяжелая.
— Эрналия? Ты рано.
Бабушка, как и всегда, ухоженная, волосок к волоску, даже макияж идеален — словно слуги не разбудили ее двадцать минут назад с вестью о том, что пожаловала внучка.
— И видок у тебя так себе, — не преминула сообщить бабушка.
— И тебя с Первым днем, — с улыбкой произнесла я. — Я попросила заварить ратайского чая.
— Есть повод? — напрягается бабушка, элегантно присаживаясь на край дивана и принимая в руки чашку с блюдцем. Внимательно меня осматривает.
— Ну, это с какой стороны посмотреть. — все с той же милой улыбкой отвечаю я.
— Боги, Эрналия, ты понесла? — И уж не знаю, чего больше было в возгласе старшей родственницы — радости или страха. — Если боишься за свой нравственный облик, не волнуйся. Надо просто быстрее закрепить ваши отношения. Твоя мама тоже...
После этих слов бабушка, забывшись, прикусывает язык и бросает на меня осторожный взгляд.
— Нет, бабушка. Я не беременна. Более того, мы с Ричардом разорвали помолвку. Через пару часов это будет официальная новость. И этого никак не изменить.
— Что?.. — Раньше от столь ледяного тона у меня бы мурашки по всему телу побежали. Теперь... Теперь я сохраняю все ту же улыбку, хотя бы понимая, ради чего это делаю. — Эрналия, ты вообще отдаешь себе отчет в том, что это большая ошибка? После королевского приема, где каждый щенок посудачил о том, что вы с Ричардом. Да тебя никто замуж не возьмет!
— Значит, останусь старой девой, — радостно произношу я.
— Останешься, — сухо добавляет она. — Я не дам согласия на брак с кем бы то ни было, кроме Ричарда Уилкенса. Что бы там ни делал его отец.
— Я знаю, — ничуть не печалюсь. — Просто хотела, чтобы ты узнала об этом первой. Но у тебя и без меня есть свои осведомители. Ты, вероятно, о делах его отца многим раньше узнала.
Бабушка делает небольшой глоток, стараясь сохранять привычное выражение лица невозмутимой леди, готовой ко всему. Вот только ко всему, графиня Роунвесская, подготовиться невозможно.
— Впрочем, давай иначе, — предлагаю я. — Сыграем в правду или ложь. Я расскажу тебе сказку, а ты обозначишь, где вымысел, а где реальность.
Бабушка напрягается еще сильнее, я уже вижу, как начинают трястись ее руки. Вот только это не из-за нервного напряжения.
— Жили были в королевстве графиня и король. Графиню воспитывали в строгости, прививали ей нравственные принципы. И потому, когда она выбралась ко двору, графиня ощутила вкус свободы и бросилась во все тяжкие. Правда или ложь?
— Правда, — едва слышно отвечает бабушка.
Не знаю, что именно заставляет ее отвечать, но радуюсь тому, что она так просто приняла правила игры. Да и смысл сейчас скрывать?
— Графиня почти сразу влюбилась в короля. Молод, горяч. Он олицетворял все то, что графиня так хотела видеть в мужчинах. И король отвечал ей взаимностью. Правда или ложь?
— Правда.
— Была лишь одна кро-о-о-охотная деталь. Король был помолвлен с княгиней из небольшого княжества, расположенного на дальних землях континента. Брак был выгоден, а потому нарушить договоренности даже ради наследницы богатого рода король не мог. Правда или ложь?
— Правда.
— И графиня почти готова была смириться со своим положением, но вмешивается в нашу сказку второе «но». Беременность графини. Понимание того, что она понесла от короля первенца, окрыляет, и графиня мечтает о том, чтобы все же получить статус королевы. Правда или ложь?
— Правда, — в этом графиня Роунвесская признается неохотно.
— После таких вестей графиню довольно быстро выдают замуж, для того, чтобы у первенца был род, далекий от королевского. Чтобы он никак не мог унаследовать все то, что полагается. Вот только один маленький просчет по поводу возникновения жизни и истинного физического рождения путает карты королю. Первенец наследует не все, но многое. Правда или ложь?