На линии огня
Шрифт:
Оглядевшись вокруг, святой отец сложил руки на краю кафедры и окинул свою паству открытым взглядом, слегка склонив при этом голову вправо и скосив глаза.
— Или же эта несчастная покинула сей суетный мир и удалилась к Господу, Богу нашему, не оставив после себя тем, кто ее любил, ничего, кроме долгов, неоплаченных счетов да бесконечно напоминающих о себе кредиторов?! Что нам осталось?!
Он еще раз окинул взглядом собрание.
— Мы всегда должны помнить, что, когда Бог призовет нас, мы должны быть готовы к встрече с Ним! Но, уходя, мы не должны забывать о тех, кто остается здесь! Мы желаем встречи с Господом, мы желаем, чтобы при этой встрече мы могли бы с улыбкой встретить взгляд великого Господа и сказать ему: «О Господи, я поступил достойно с теми, кто остался там. Я оставил им все, в чем могут испытывать нужду. Я оставил им страховку, и, когда они будут меня хоронить, им не придется продавать для этого мебель или еще что-нибудь, они просто получат деньги по страховому полису и таким образом будут иметь средства...»
Он сделал паузу.
— Будут иметь средства, — подхватила толпа.
— Вполне до-ста-точ-ны-е средства, — добавил Уизерспул, произнеся по слогам слово «достаточные».
— Достаточные средства, — повторила толпа.
— Для моего погребения. И в этом страховом полисе упомянута Первая Евангелическая Абиссинская Апостольская Церковь Добрых Дел с ее пастором, святым отцом доктором Горацием К.Уизерспулом, чтобы и они могли достойным образом совершить свое дело, Господи! — Он снова окинул взглядом присутствующих.
— И тогда справедливый Господь скажет: «О, блаженна будь, дочь моя, и пребудь со мной, потому что ты совершила богоугодный поступок и выказала великодушие и добродетель, и мне остается только пожелать, чтобы каждый поступал по подобию твоему и все вы могли бы пребывать со мной в вечности...»
— В вечности, — подхватила толпа.
— И в радости, — добавил Уизерспул.
— И в радости, — повторили эхом голоса.
— Получая страховые премии на поддержку ваших семей и нашей церкви, — прибавил Уизерспул.
— На поддержку наших семей, Господи, — подхватила паства.
— Аминь! — закончил Уизерспул.
Выпуская прихожан через заднюю дверь, он обеими руками — кому правой, кому левой — каждому пожимал руку и при этом совал — кому в сумочку, кому в карман — рекламный листок компании «Большой шлем», страховавшей от несчастных случаев, попутно объясняя, как всего за семьдесят центов в день, без медицинского освидетельствования, заключить бессрочный договор о страховании жизни на сумму 5000 долларов. К каждому рекламному листку прилагался уже частично заполненный бланк, согласно которому 2500 долларов от суммы страховки предназначалось в пользу святого отца доктора Горация К.Уизерспула, пастора Первой Евангелической Абиссинской Апостольской Церкви Добрых Дел.
Когда вышел последний прихожанин, Уизерспул закрыл дверь церкви и направился обратно к алтарю, насвистывая «Мы все одна семья».
В дверях расположенной за алтарем комнатушки он остановился. Там, на столе, сидел какой-то белый и просматривал спортивный раздел «Нью-Йорк-ньюс», где святой отец доктор Уизерспул кружочками отметил бейсбольные команды, на которые в этот день сделал ставки.
— Я бы не стал ставить на «Красные носки», — проговорил человек. — У них экзамены на носу, и ставить девять, чтобы выиграть пять, по-моему, не имеет смысла.
— Кто вы такой? — спросил Уизерспул, подумав, уж не из городского ли отдела по борьбе с игорным бизнесом этот белый.
— Мне стало известно о вашем интересе к страхованию, — сказал белый.
— Не понимаю, что вы имеете в виду, — ответил Уизерспул, слегка подавшись назад.
Белый встал и продолжал говорить, не обращая внимания на слова священника.
— Я представляю страховую компанию «Это твой последний шанс, болван», и у меня есть чудесный страховой полис, который совершенно бесплатно предоставит вам гарантию того, что вы будете жить.
Уизерспул скосил глаза. О таких страховых полисах он еще не слыхал.
— Жить? — переспросил он. — И как долго?
— Достаточно для того, чтобы увидеть, как потеряют блеск ваши запонки, — ответил Римо. — А в качестве взноса от вас потребуется только одно: сказать мне, кому вы заплатили за то, чтобы сгорел этот дом.
Римо улыбнулся. Уизерспул нет.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал он, не сомневаясь, что этот парень был следователем по делам, связанным со страховым бизнесом.
Он упорно не желал понять, о чем говорит этот человек. Он продолжал упорствовать, даже когда его затолкали в багажник взятой напрокат машины, и, хотя понимал, что водитель не может его слышать, на протяжении двадцати минут продолжал кричать, что ничего об этом не знает, пока не услыхал, что машина свернула на посыпанный гравием проселок.
Он не знал, что было на уме у этого ненормального, но, во имя Господа, неужели тот не соображает, что стает с его мохером? Ведь если только на его попадёт какое-нибудь масло — пропал костюм! Пятьсот долларов коту под хвост. Ну, дайте ему только выбраться отсюда, уж он врежет этому белому ослу!
Когда багажник открыли, он заморгал от полуденного солнца и, выбравшись на волю, размахнулся, чтобы треснуть белого по голове. Но удар прошел мимо, и его, развернув кругом, схватили за ворот и куда-то поволокли.
— Вы очень неаккуратно обращаетесь с моей одеждой, — посетовал Уизерспул.
— Там, где ты будешь, — сказал Римо, — она тебе не понадобится.
Уизерспул не мог повернуть голову, но, глянув по сторонам вытаращенными глазами, увидал, что они находятся на территории большого нефтеочистительного завода, который стоял у северной заставы на выезде из Нью-Джерси, неподалеку от аэропорта.
Белый сумасброд тащил его к одной из дымовых труб, выбрасывавших газ, сгорающий в процессе очистки. Выгнув шею, служитель церкви увидел верхушку шестидесятиметровой трубы и вылетающий оттуда высоченный огненный факел, горящий двадцать четыре часа в сутки. Когда они оказались у самого основания выложенной из кирпича трубы, Уизерспул подивился, зачем этот белый его сюда притащил. Но удивление его было недолгим, поскольку он вдруг оторвался от земли, а белый, левой рукой держа его, а правой хватаясь за трубу и упираясь на нее ногами, полез вверх по ее совершенно гладкой стенке.