На линии огня
Шрифт:
– Завтра. Ты-то как в Хабаровске очутился?
– На малую родину потянуло. Я здесь родился. А вообще-то вольным ветром занесло…
Они вышли на набережную. В лучах перевалившего зенит солнца сверкала бескрайняя гладь Амура. В весеннее половодье могучая река заливала противоположный берег, и он, окутанный дымкой, едва угадывался вдалеке.
В «знатном кабаке», куда Костя привел друга, было малолюдно и тихо. В распахнутые окна вливался легкий ветерок. Голубые портьеры создавали уютный полумрак. Друзья заняли столик в дальнем углу, и к ним тотчас подскочил официант.
– С прибытием вас, Константин Егорыч! – воскликнул он радостно. –
– Да ты тут, оказывается, личность известная, – заметил Бардин, когда официант убежал на кухню.
– Это точно. Надо ж холостяку хоть иногда где-то вкусно пожрать, – осклабился Леденец.
– Не понял. А где Варя? – Михаил был шафером на Костиной свадьбе. Произошло это на последнем курсе училища, вскоре после его женитьбы.
– Была Варя, да сплыла, – равнодушно ответил Костя. – И Аленку с собой увела. Кому нужен калека, не имеющий жилья и средств к существованию?..
У Михаила сжалось сердце.
– Ты, по-моему, сгустил, – пробормотал он. – Так ли все плохо? Пенсию получаешь немалую. На нее можно вполне прожить.
– Что ты знаешь, служивый, о нынешней жизни на гражданке? – вздохнул Леденец. – На всем готовом сидишь: принесут, подадут, уберут. А на дворе нынче дикий капитализм. Знаешь, что такое ЧЧВ? Человек человеку волк… Моего пенсиона только и хватает, что на похлебку и сигареты.
– Найди подработку, – неуверенно предложил Михаил.
– Где? Ну, где? – перебил Костя. – Землю копать, кирпичи таскать физически не в состоянии. Что я еще умею?.. Ни-че-го. Только одному научили: воевать! И таких на Руси сейчас много мотается. Ни кола ни двора, хоть ложись и помирай…
Официант прервал его монолог. Он разложил приборы, расставил блюда с закусками, в центр стола водрузил запотевшую бутылку водки и удалился со словами: «Если что потребуется, Константин Егорыч, дайте только знак!»
И снова подобострастное поведение официанта поразило Михаила. Как-то не вязалось это с бедственным положением, в котором, по его словам, оказался Леденец. Он был тут завсегдатаем. Надо полагать, не безденежным, о чем свидетельствовал набор заказанных деликатесов. Кетовый балык, крабы, свежие огурцы и помидоры в это время года в Хабаровске стоили дорого. На кошелек Михаила Костя не рассчитывал, иначе прямо спросил бы о его финансовых возможностях, – так было принято еще в курсантские времена. Значит, намеревался расплачиваться сам? Из каких шишей?
Ситуация внушала подозрение. Какая метаморфоза произошла с бесшабашным, озорным Костей Леденцом, всегдашним заводилой в их холостяцких компаниях? С момента встречи Михаила не покидало ощущение какой-то странной раздвоенности друга. Вроде бы прежний – разухабистый, до предела откровенный, а в то же время настороженный, озлобленный… Конечно, война, тяжелое ранение меняют характер, влияют на психику. Человек, повидавший немало смертей, сам вернувшийся с того света, не может остаться прежним. Михаил тоже прошел через окопную грязь и кровь. Многие ребята, воевавшие в Афгане, Чечне и других «горячих точках», жалуются на расстройство нервной системы. Многие, но далеко не все…
Они выпили еще по одной. Леденец словно с цепи сорвался: наливал и наливал, почти не закусывая. Бардин попытался притормозить, но Костя только отмахнулся и заказал вторую бутылку водки, велев заодно принести бифштексы. Он заметно опьянел. Голова тяжело клонилась к столу. И Бардин с упреком сказал:
– Ты, дружище, совсем того.
– Кто –
Он действительно вдруг сразу протрезвел и, взглянув на Михаила, вновь как ни в чем не бывало вернулся к прерванной теме:
– Вот ты говоришь, Бардин, государство о нас, афганцах, позаботилось. Дай микроскоп, чтобы я смог это увидеть… Слыхал, сколько бесквартирных в одном только Хабаровске? В льготной очереди, заметь, мой порядковый номер на получение жилья триста девяносто седьмой. За мной хвост вдвое больше. В год дают двадцать квартир. Значит, ждать мне осталось – правильно! – двадцать лет. За это время, как выражался Ходжа Насреддин, или хан помрет, или ишак сдохнет. Я и есть тот самый ишак тридцати пяти годков.
Слушая сейчас трагическую исповедь Кости, Михаил испытывал жалость. Сомнения и подозрительность, возникшие было в начале встречи, отошли на задний план. Друг, которому он многим обязан, оказался в беде – это главное. Ему необходимо помочь.
– Послушай, Костя, – сказал он, – есть вариант. Ты – человек проверенный. Подавайся ко мне в отряд. Должность подыщем. Поживешь пока у меня.
Леденец выпрямился. Что-то дрогнуло в его лице. Глаза наполнились слезами.
– Спасибо, дружище, – тихо и проникновенно сказал Костя. – Ты… ты настоящий. Меня, ей-богу, рассиропил. Но об этом в другой раз… – Он потянулся за бутылкой и резко, отгоняя тяжелые мысли, тряхнул головой: – Давай за баб-с! Гусары пьют стоя!
Леденец встал, вытянулся. Рюмка в руке не дрожала. Бардин подумал: силен, черт. Он тоже встал. Тост был памятен с курсантских времен.
– Как ты решился меня к себе пригласить? – вдруг спросил Костя. – А Софочка? Полагаешь, твоя привереда согласится на такого квартиранта?
Бардин ждал этого вопроса и боялся его. Когда-то они вдвоем с Костей ухаживали за Софочкой, самой знатной невестой гарнизона. Ее папаша был заместителем начальника училища по тылу, а дочурка блистала, как ограненный бриллиант. Она ходила в умопомрачительных нарядах и была мечтой многих курсантов. Михаил упорно ухаживал за девушкой два года, а Костя был нетерпелив. Любил менять подружек, довольствуясь частенько самыми доступными. В общем, друг, что называется, сошел с дистанции, уступив место сопернику. И Михаил своего добился. На последнем курсе Софочка милостиво согласилась выйти за него замуж, а вскоре после свадьбы возник конфликт. При распределении дорогой тесть подготовил зятьку теплое местечко в училище. Михаил, всегда мечтавший о службе на границе, взбунтовался, попросил направить его в Среднеазиатский пограничный округ. Софочка закатила грандиозный скандал, категорически отказалась следовать за мужем. Лишь родив двойняшек, ненадолго появилась на заставе и вернулась под родительское крыло.
Пауза затянулась. Костя ждал ответа на вопрос. Даже жевать перестал, уставившись на друга. А Михаил? Что он мог ответить Косте, если и сам не знал, есть у него семья или нет? Развода Софья не давала, официально они числились в браке. Но жила мадам Бардина с девочками в Москве, занимая две комнаты в роскошной папиной квартире. Тот, уволившись из погранвойск, занялся бизнесом и в средствах явно не стеснялся. Приезжавшего в столицу мужа любимой дочери принимали в его доме любезно, но Михаил чувствовал себя там чужим. На настойчивые просьбы приехать в Соколовку и жить по-семейному Софья отвечала уклончиво: скорее нет, чем да…