На маленьком кусочке Вселенной
Шрифт:
Так было всегда. А теперь Димку влекло сюда еще и совершенно определенное желание увидеть Ксану. Редко случалось, что они перебрасывались на перемене одним-двумя словами, но Димка постоянно видел ее перед собой, и его не оставляла убежденность, что Ксана тоже чувствует его присутствие… Эта связь между ними не обрывалась и после школы.
Димка выпросил-таки у отца бинокль. Это была память о его погибшем фронтовом друге. Завернутый в гимнастерку бинокль хранился на дне материнского сундука, лишь от случая к случаю Димке разрешалось поиграть с ним на глазах у взрослых. Но теперь Димка сам стал взрослым, и, вручая ему бинокль, отец напомнил об этом. Правда, серьезности его хватило только на воспоминания о друге. Завершил он свои наставления всегдашней насмешкой:
– Небось кого-то хочешь получше разглядеть в Ермолаевке?
Отец не ошибся. Димка уехал по дороге в сторону Холмогор за поселок и там устроил свой наблюдательный пункт.
Теоретически он ставил себе задачу выяснить, куда, в какой конец Ермолаевки ехать: если не ушел по своим делам Валерка и будет на крыльце, то к Валерке, если выйдет из дому Ксана, то ненадолго к ней. Но Валеркин дом отсюда практически не просматривался, его загораживала чья-то крыша, хотя угол двери и часть крыльца было видно… Так что Димка больше часа наблюдал в основном за домом Ксаны и поехал к ней.
Она вышла в белом платье, какого Димка еще не видел у нее, с книгой и одеялом в руках. Расстелила одеяло на том самом месте, под акациями, о котором говорила Димке, когда он обещал не подсматривать… Сорвала веточку акации, потом скинула тапочки, прежде чем ступить на одеяло, и, раскрыв книгу, легла.
Только вблизи Димка рассмотрел голубые лепестки на ее белом платье.
– Ай, ну что ты пугаешь! – вздрогнула Ксана, когда он просигналил в двух шагах от нее. Потом глянула в сторону дома и, заметив бинокль, полуутверждающе спросила: – Наблюдал?
– Ну, что ты! – лихо соврал Димка. – Ехал мимо, смотрю – ты!
– А я тебя видела. – Ксана села, обтянув на коленках платье. – Вон там! – Она показала в сторону Долгой и уточнила: – Нет, не когда-нибудь, а как пришла сюда, гляжу – кто-то велосипед берет.
Димка посмотрел по направлению ее руки и убедился, что, один в голом поле, он был виден отсюда не хуже, чем в оптику.
– А я там руль чинил. Ехал из Холмогор, что-то заедать стало, заодно смазал немного, – продолжал он врать с легкой душой, почему-то уверенный, что ей не важно, врет ли он, говорит ли правду.
Ксана засмеялась тем негромким, но радостным смехом, в ответ на который Димкины губы сами растягивались в улыбку.
– Немножко понаблюдал, конечно, раз уж случилась остановка! – добавил он.
Ксана чуточку покраснела.
– Дай, я гляну!
Димка протянул ей бинокль.
– Только покрути вот здесь: сначала для одного глаза, потом для другого, чтоб лучше видно.
Ксана покрутила.
– Ой! Рядом совсем! – Она поглядела на Димку. – Ну конечно, это все равно что подсматривать! – Придвинув ногой тапочки, надела их, поднялась и, глядя через окуляры на окраину Шахт, остановилась рядом с Димкой. Перечислила: – Собаку вижу… Корыто с бельем… Дяденька какой-то на мотоцикле… А где твой дом?
Димке было приятно, что она радуется.
– Моего не видно. – Он развернул бинокль в ее руках немного правее. – Три крыши подряд зеленые видишь?.. Вот за ними.
Ксана перевернула бинокль и, прищурив один глаз, посмотрела через окуляр с обратной стороны.
– Так тоже интересно! Чего ты смеешься?.. То он приближает, а то совсем издалека! – объяснила она. Но бинокль все же перевернула опять и оглядела Холмогоры, потом выгон за деревней, откуда текла речка, потом лес…
– Ой, Дима! – подергала его за рукав: – Кажется, вон те березы, от которых тропинка!.. – И, наверное, с минуту Ксана разглядывала березы на опушке. – А сверху еще интереснее глядеть, от вас, да?
– Ну, вот пойдем как-нибудь – и посмотришь…
Ксана вдруг опустила бинокль, протянула его Димке.
– Чего ты? – спросил Димка.
– А уроки ты учил?
– Нет, конечно.
– Ну вот, завтра вызовут по алгебре – и получишь двойку, завтра корни будут спрашивать.
– И пусть спрашивают. Я алгебру наперед знаю.
– Так уж и знаешь?
– А вот посмотришь. Русский язык я назад знаю – аж до второго класса, а алгебру наперед – до девятого.
– Хвастун ты! – Ксана даже плечами передернула от возмущения.
Но сегодня Димку не пугали ее упреки. Он почему-то был абсолютно уверен, что возмущается она только так, для порядка, не по-настоящему. Откуда появилась у него такая прозорливость, он и сам не мог бы сказать. А причиной ее были, наверное, глаза Ксаны. Что бы ни говорила она, возмущаясь или негодуя, где-то в глубине глаз ее, точечные, не угасали при этом веселые искорки радости.
Они появились сразу, как только Димка приехал, и не исчезали все время…
– Если хвастун, нарочно похвастаюсь, – сказал Димка.
– Ну, и стыдно будет.
– А ты подбивала, тебе и пусть будет стыдно.
– Ох, вовсе я тебя не подбивала! – Ксана негодующе встряхнула косой.
Ответить ей Димка не успел.
– Ксанка!.. Домой!
Он оглянулся на этот окрик, но увидел только спину Ксаниной матери, когда она шагнула за поворот. А сколько времени она стояла на углу, неизвестно. Димка поглядел на Ксану.
Она, глянув исподлобья на Димку, улыбнулась:
– Напугался?
– Мне что… – пробормотал Димка. – А тебя не заругают?
– Вот еще!.. – Она присела на корточки спиной к нему и принялась тщательно складывать одеяло. – Ты не думай, она у меня добрая, только нервы у нее… – Выпрямилась, подала руку. – До свиданья!
И улыбалась она, как будто ничего не случилось, и ушла спокойно, даже махнула рукой от поворота, но спустя минуту Димка твердо понял, что дорога сюда ему заказана, что и сегодня, пожалуй, не следовало приезжать… Настроение от этого сразу упало.
Мать поджидала Ксану, стоя посреди комнаты, прямая, высокая, с аккуратно уложенной на голове косой.