На Маме
Шрифт:
А всё дальнейшее я могу воссоздать только из отрывистых, сбивчивых, и не слишком-то охочих разъяснений Анастасии и деловитых комментариев Аграфёны Афанасьевны.
…– Она мне и говорит:
Тут мама… тут она и говорит: «Ты вот что… сядь-ка ему это… прямо на личность, да поелозь по губам, потрись по носу. Пусть он твой дух знакомый, лакомый, почует! А я… а я, мол, с другой стороны … ой, не могу!»
Чуть позже Аграфёна Афанасьевна продолжила рассказ дочери:
… – с другой стороны дам ему воспрянуть. У тебя жар под сорок, ноги поморожены, в дыхалке хрип… Я и решилась сама справиться старинным способом. Лучшее средствие мужика до костей взбодрить… Я и стала твоего… живчика лежачего за воротник дергать! Потом на тебя села, и в себя, значит, его приняла… Настя-то тут разревелась,
… А на следующий день мужики меня в баню сволокли. Каменку для этого дела специально натопили, напарили, веничком нахлестали. Даже без воспаленья легких обошлось! С носа, правда, кожа стала клочьями сползать, облупился он, как молодая картофелина.
И опять оказался я, самую малость выпивший, на той же постели.
Аграфёна Афанасьевна, поглядывая на меня, совершенно резонно сказала:
– Уж раз попал ты своим пестом да в мою ступу, – так лежи и не рыпайся, – чего уж тут чиниться?!
И не успели мы расположиться в привычном порядке, – только на матери была неизменная ночная рубашка! – как на наше лежбище вспрыгнул Уран с весьма загадочным выражением на своей добродушной морде. Он внимательно оглядел нас умным карим глазом, свернулся калачиком в ногах, и по всему было заметно, что он нам откровенно завидует…