На мохнатой спине

Рыбаков Вячеслав Михайлович

Бомбы сыпались на востоке, на юге, на западе. Они уже висели над нашими головами. Сидевшую напротив безмятежную девочку невозможно было в этом убедить, объяснить ей хоть что-то. Её можно было только прикрыть собой.

Но, заслоняя женщину от бомбёжки, рискуешь оказаться на ней.

У меня внутри всё заходило ходуном, когда я душой услышал с потолка такой знакомый по Испании истошный вой пикирующего «юнкерса» – лаптёжника, а телом ощутил придавленное горячее, упругое, льнущее, распластанное… Безоглядно доверяющее себя тебе в отчаянной надежде спастись. И нежная кожа ключиц прямо перед глазами.

Это длилось какой-то миг, но мне хватило.

Факты для Надежды:

фоновая мозаика

…В сентябре 1931 года под предлогом «Маньчжурского инцидента» (локального теракта, осуществлённого, по некоторым данным, самими же японскими военными) Япония вторглась в пограничную с СССР китайскую провинцию Маньчжурия. В октябре Совет Лиги Наций вынес на голосование резолюцию, в которой предложил Японии в течение трёх недель вывести войска из Маньчжурии. Япония проголосовала против. Резолюция принята не была. К концу зимы была оккупирована вся Маньчжурия. В марте 1932 года созванное японцами Всеманьчжурское совещание провозгласило создание отдельного от Китая «независимого» государства Маньчжоу-Го (что в переводе и значит «Маньчжурское государство») под протекторатом Японии. Японию раскритиковали в Лиге Наций. В ответ она просто вышла из этой организации, а в июле 1937 года начала полномасштабную агрессию против Китая. 13 декабря японскими войсками был занят Нанкин – тогдашняя китайская столица. Правительство бежало. В ходе возникшей после взятия города резни погибло около 200 тысяч мирного населения. К середине 1938 года японцы фактически отрезали Китай от морей. Для связи с внешним миром у Китая остались лишь три пути: узкоколейка из Хайфона во Французском Индокитае; горно-лесная дорога в Британскую Бирму и Синьцзянская дорога до советской границы. К этому моменту потери Китая составляли, по самым приблизительным подсчётам (а иных нет), уже около 20 миллионов убитых.

В 1934 году влиятельный британский политик Ллойд-Джордж комментировал позицию Англии относительно действий Японской империи так: «Мы предоставим Японии свободу действий против СССР. Пусть она расширяет маньчжурскую границу хоть до Ледовитого океана и присоединит к себе дальневосточную часть Сибири».

21 августа 1937 года между СССР и Китаем был заключён договор о ненападении, что вызвало обострение в советско-японских отношениях.

В 1938 году японцы от лица Маньчжоу-Го предъявили СССР территориальные претензии, в частности, на несколько пограничных сопок, с которых просматривалась и, при желании, простреливалась значительная территория в глубине СССР, а также полностью перекрывалось стратегическое межозёрное дефиле. 29 июля усиленная рота японцев атаковала сопку Безымянная, где находился советский пограничный дозор. С этого начался так называемый инцидент у озера Хасан. Активные боевые действия с нарастающей интенсивностью и вовлечением всё больших сил и средств продолжались до 9 августа, когда японцы были выбиты с советской территории. 10 августа японский посол в СССР предложил начать мирные переговоры. СССР ответил согласием, однако в течение 10 августа японские войска предприняли ещё несколько безуспешных атак. 11 августа боевые действия были действительно прекращены.

…3 октября 1935 года итальянская армия вторглась в Эфиопию. Итальянцы массированно применяли против местных войск и мирного населения химическое оружие (фосген и иприт). 7 октября Лига Наций признала Италию агрессором. 11 ноября Совет Лиги Наций принял решение ввести против Италии экономические санкции: запретить поставки оружия, каучука, свинца, олова, хрома. Эмбарго не распространялось на нефть, уголь, сталь. От участия в санкциях отказались США, Германия, Австрия, Венгрия. СССР выступил с предложением установить эмбарго на поставки в Италию нефти и нефтепродуктов. Советское предложение поддержали 9 стран, но большинством голосов оно было отклонено. Когда поступило предложение закрыть Суэцкий канал для кораблей снабжения итальянских войск в Эфиопии, США и ряд других стран голосовали против. Великобритания оставила Суэцкий канал для итальянских военных грузов открытым.

В результате применения отравляющих газов в итало-эфиопской войне погибло свыше 270 тысяч жителей Эфиопии, ещё 484 тысячи – в ходе бомбардировок и артиллерийских обстрелов, вследствие казней и от голода.

4 июля 1936 года Лига Наций постановила отказаться от продолжения санкций в отношении Италии. 15 июля 1936 года санкции были отменены. 25 июля 1936 года оккупацию Эфиопии Италией признала Германия, 18 ноября 1936 года – Япония. В 1938 году суверенитет Италии над территорией Эфиопии признали Великобритания и Франция.

…В Испании после выборов 16 февраля 1936 года с небольшим перевесом победил так называемый Народный фронт. Были освобождены политические заключённые (свыше 15 тысяч). Началась радикальная аграрная реформа. Но уже 17 июля произошла попытка военного переворота, и началась Гражданская война. Вскоре войска путчистов возглавил генерал Франко.

25 июля 1936 года Франция объявила о «невмешательстве в испанские дела» и разорвала договор о поставках оружия в республику. 8 августа Франция объявила о полном эмбарго на ввоз оружия в Испанию, что на деле означало запрет на поставки оружия лишь законному правительству. 24 августа соглашение о «невмешательстве» подписали все европейские государства. В Испанию начала поступать советская военная помощь, появились советские военные специалисты. На стороне республики в так называемых интернациональных бригадах воевали коммунисты, анархисты и социалисты из самых разных стран, в том числе из Германии и, разумеется, из СССР. На стороне франкистов, именовавшихся также националистами, воевал немецкий авиационный легион «Кондор»: четыре эскадрильи бомбардировочной авиации, пять – истребительной плюс вспомогательные части (общей численностью до 150 боевых машин), а также итальянский пехотный Корпус добровольческих сил (до 50 тысяч личного состава). В рядах националистов воевали также добровольцы из Ирландии, Португалии и из круга российских белоэмигрантов.

Для немцев участие в испанской гражданской войне стало не только обкаткой новой авиационной техники и тренировкой личного состава, но и полигоном для отработки практического применения теорий. Например, ещё до окончания военных действий в германском научном журнале «Архив расовой и общественной биологии»» (Archiv fur Rassen- und GeseLLshafts-bioLogie) вышла статья «О пользе воздушных бомбардировок с точки зрения расовой селекции и гигиены», где говорилось: «Больше всего страдают от воздушных бомбардировок наиболее населённые районы городов. Так как эти районы и кварталы населены бедными людьми, не обеспеченными в жизни, то общество освобождается с помощью воздушных бомбардировок от этих людей… Кроме того, взрывы тяжёлых снарядов весом в тонну и больше, помимо смерти, которую они сеют, неизбежно вызывают многочисленные случаи сумасшествия. Люди, нервная система которых недостаточно сильна, не могут вынести такого удара. Таким образом, воздушные бомбардировки помогут обнаружить неврастеников и устранить их из социальной жизни. Как только эти виды болезней будут раскрыты, останется только подвергнуть стерилизации их носителей, и тем самым будет обеспечен отбор расы».

18 ноября франкистов признали законной властью Испании Италия и Германия. К концу 1937 года их примеру последовали более 20 государств (в их числе Польша, Венгрия, Бельгия, Ватикан).

В ноябре 1938 года силы, подчинённые Франко, начали решающую операцию войны. Республиканское правительство к этому времени осуществило масштабные закупки военной техники в СССР. В конце ноября техника была доставлена во французский порт Бордо. Однако французское правительство отказалось пропускать груз в Испанию.

26 и 27 февраля 1939 года правительство Франко признали Франция и Британия.

6 марта военная верхушка республиканцев объявила по радио о низложении правительства и переходе власти к Хунте национальной защиты. Спустя неделю, прошедшую в уличных боях, хунта установила свою власть на всей территории, ещё свободной от франкистов. Одновременно прекратилось и сопротивление франкистам. 1 апреля Франко взял под контроль всю Испанию.

Гражданская война обошлась Испании, по разным данным, от 450 тысяч до полутора миллионов погибших.

…В октябре 1936 года Берлин и Рим подписали секретный протокол о взаимодействии. Через месяц между Германией и Японией был заключён так называемый антикоминтерновский пакт, направленный, во-первых, непосредственно против СССР, а во-вторых, на противодействие СССР на международной арене. В ноябре к пакту присоединились Италия и Венгрия.

…25–26 марта 1935 года в Берлине во время секретных переговоров министра иностранных дел Великобритании Джона Саймона и Гитлера Саймон фактически санкционировал будущее силовое присоединение Австрии к Германии (аншлюс). Когда Риббентроп попросил Саймона изложить британские взгляды по австрийскому вопросу, тот ответил: «Правительство Его Величества не может относиться к Австрии так же, как, например, к Бельгии, то есть к стране, находящейся в самом близком соседстве с Великобританией». В ответ Гитлер поблагодарил правительство Англии за великодушие.

18 июня 1935 года между Англией и Германией была подписана морская конвенция. Совокупный тоннаж германского военного флота определялся теперь в 35 % от совокупного британского, а по подводным лодкам – в 45 %. Таким образом, Великобритания в одностороннем порядке, без предварительной консультации с Францией и не сообщив об этом Лиге Наций, отменила военно-морские ограничения, которые налагал на Германию заключённый по итогам Первой мировой войны Версальский договор.

В ноябре 1937 года будущий глава МИД Англии лорд Галифакс во время визита в Берлин на встрече с Гитлером поблагодарил его за «великое дело»: «уничтожив коммунизм в собственной стране, он закрыл ему путь в Западную Европу» и сделал Германию «оплотом Запада против большевизма».

Счастливая семья

Смотреть на девушку сына прямо и честно, как поначалу, я в тот вечер так уже и не смог; струсившие глаза отпрыгивали сами собой. А если всё же взглядывал мельком, когда она отворачивалась, – першило в горле, и будто раскалённым паром обдавало лицо и…

Да что тут, в самом-то деле, тужиться с описаниями. Покажите мне того, кто не знает, какие места окатывает горячим паром, когда находит эта окаянная блажь.

Не могу об этом говорить и не буду. Был бы молодой – может, нашлись бы какие-то простые и не пошлые слова. Молодым всё внове, поэтому они и слова умеют находить словно бы новые, первозданные, свежие, а оттого – непорочные. А я… Как ни попытаюсь передать то, что испытывал, – всё звучит с каким-то стыдным причмокиванием типа «Сусанна и старцы». Не буду, нет. Не буду.

Когда Маша вернулась с чайником, моя совесть, вмиг ставшая нечистой, сразу завопила мне, что жена всё почувствовала.

Заботливо подливая горячего в мой стакан, красующийся в латунном подстаканнике со звездой, она, словно бы ещё не в силах поверить, так удивлённо и так пытливо загляделась мне в лицо, что едва не дополнила струёй настоящего кипятка ту струю воображаемого пара, что палила меня изнутри. Как она меня так сразу раскусила?

Может, оттого, что слишком уж много мне приходилось притворяться на работе, в обществе благоухающих набриолиненных стервецов, что с умным видом и без малейших угрызений объявляют чёрное белым, а белое чёрным; в ответ до судорог в мышцах хочется по-пролетарски засветить чем попало в наглые рыла, а приходится жевать сопли с сахаром: рады отметить общность основных наших подходов… остающиеся разногласия не могут помешать нам координировать усилия в деле достижения… Зато дома я всё это сбрасываю и даже слова нечестного сказать не в состоянии, и на лице у меня всё написано. Дома я беззащитен. Без фрака, без шерсти, без кожи.

А может, от наэлектризованных бессовестным вожделением и желающих немедленно совокупиться просто пахнет как-то иначе? Ведь сплошь и рядом женщины по каким-то загадочным причинам остаются равнодушны к любящим, рассудительным, элегантным, заботливым и на костёр идут ради насквозь эгоистичных распутников с нестиранными трусами и вонью из подмышек. Летят, верно, на какой-то им одним ведомый запах, что главнее любой вони.

Коли так, наука раньше или позже докопается до этой химии. Наука, она такая. Любых чудес натворит на потребу толстосумам. И это будет конец любви, и конец свободе, и конец всему самому красивому в человеке, самому непродажному, самому живому. Быть может, последнему непродажному и живому. Прежде хотя бы время от времени, хотя бы изредка прекрасные и благородные женщины могли говорить совершенно искренне: с милым рай в шалаше. Но когда наука покопается в святом, любовь не метафорически, а воистину станет и покупной, и продажной. И не в смысле грубой проституции, и даже не как спокон веку, что греха таить, бывало: выйду за богатого, а любить буду милого. Нет. Тогда и милым сделается лишь богатый. Именно любить можно будет лишь тех, кто в состоянии заплатить аптекарю или парфюмеру за какую-нибудь дорогущую пилюлю или прыскалку, а остальным – просьба не беспокоиться. Какое там «ветру и орлу и сердцу девы нет закона»? Один будет закон – цена.

Природа с её всевластием случайностей – великий демократизатор, но покорение природы положит этой халяве конец. Кто богаче – тот желанней и любимей. Тот – красивей. И умней. И здоровей. И долговечней. А если эти свойства ещё и научатся передавать через гены по наследству, как имущество…

Можно только гадать, сколько такая услуга будет стоить. Кому достанется. Уж точно не рабочим и крестьянам.

За имение или мастерскую, за лишнюю полоску земли или новое жемчужное ожерелье люди и то режут, травят и топят друг друга. Даже подумать жутко, как безоглядно любой пойдёт по костям, чтобы обожали по первому щелчку, чтобы любая хворь обходила стороной, чтобы оставаться молодым двести лет. И чтобы передать всё это детям.

Безо всяких личных усилий передать, просто за очередную плату. Ведь дети-то, чтоб не мешать родителям зарабатывать, растут в какой-нибудь высокотехнологичной и, конечно, тоже дорогой пробирке. Как умники говорят: экстракорпорально.

Ничего сам, ничего внутри. Всё для тебя – извне, всё – другие, всё – за деньги. Рынок.

Капитализм изначально бесчеловечен, но капитализм, помноженный на науку, – это вообще конец человечества. Сколько бы он ни твердил давно утратившее реальный смысл слово «свобода». Если не положить ему предела, раньше или позже он всех людей поголовно перемелет и сделает чем-то вроде турникетов в парижском метрополитене: опустили в щель монетку – задёргался, открылся, всё умеет и на всё готов; не опустили – стоит мертвяк мертвяком, железяка железякой и не реагирует ни на молитвы, ни на стихи, ни на партийные лозунги.

Чем больше думаю, тем лучше понимаю: в Октябре мы успели буквально в последний момент.

Да и то ещё не факт, что успели.

А сколько времени и сил ушло, да и поныне уходит на то, чтобы уловить и приглушить в симфонии революции партию отвращения к России как таковой и необъяснимо неустанного желания, чтобы её не было. Не для освобождения пролетариата, не для коммунизма, а просто так. Только путается, мол, под ногами у той или иной высшей расы. И вообще – никудышная. Сколько времени ушло на то, чтобы понять: эта партия вовсе не выдумана недорезанными черносотенцами, а взаправду звучит, да порой – ещё как…

Серёжка ушёл проводить Надежду до трамвая, а мы с Машей привычно принялись в четыре руки за посуду: я мыл под краном, она вытирала или ставила в сушилку. Глупо признаваться, но я люблю мыть посуду. Люблю делать грязное чистым. Опять-таки: труд и его немедленные плоды. Да и то сказать – разве это труд? Когда из крана течёт, да ещё и не только холодная… То, как по воду надо было в любую погоду бегать с вёдрами за полверсты, осенью или весной чавкая по грязи, зимой оскальзываясь на смёрзшемся от пролитой воды снегу, не забудется до смерти.

Мы как раз закончили, когда Серёжка вернулся благодушный, гордый, посматривая на нас чуть вопросительно: ну, мол, как? Я показал ему большой палец. Он расцвёл.

А в полутора тысячах километров от нас, не прерываясь даже на ночь, валили через бывшую границу колонны техники и войск, и чёрные, как тени мертвецов, регулировщики, крутя жезлами в снопах света нескончаемо сменяющих друг друга фар, выхаркивали своё «Шнель! Шнель!».

Тлел ночник. Таинственно мерцали, как драгоценности в пещере Али-Бабы, никелированные шары на спинке нашей кровати. Маша ждала, почему-то натянув одеяло до подбородка, сегодня совсем спрятавшись от меня, и её голова смутным пятном угадывалась на подушке. Кажется, глаза были закрыты. Но она не спала, дыхание выдавало. Я стал раздеваться и вдруг подумал: а ведь даже у самой юной и самой красивой внутри всё то же: тёплое, влажное и скользкое. Ласково тесное и пленительно нежное.