На небесном дне

Этот «роман в поэмах» писало время. Почти тридцать шесть лет писало. Я пытался только уловить всхлипы и гул времени, которого, как известно, вроде бы и нет. И – по возможности – перевести всё услышанное и недослышанное на русский – по Блоку, преодолевая бездну своей оглушительной бездарности.

Что получилось, судить не мне. Но знаю, что точно удалось: вместить в строчки – хуже-лучше – полвека собственной, как-то осознанной жизни, происходившей

Плюс к тому какие-то протуберанцы совсем уж прошлого и будущего…

Существует документальная проза. Возможна ли документальная поэзия? Не знаю. Но «На небесном дне» – попытка именно в этом роде. Непроизвольная. Просто не умею писать о том, чего не было или не могло бы, по моему мнению, быть.

Очень не люблю (определение Мандельштама) «переводы готовых смыслов» и, только когда «несёт» неизвестно куда, начинаю чувствовать поэму.

Писать поэмы в наше время кажется безумием. Когда стихи-то не читают! Но именно поэтому интересно. Вопреки и благодаря.

Когда находишься внутри поэмы, испытываешь счастье. Это путешествие в другой мир, который, может быть, тебе всего лишь казался, но, воплощённый в слове, уже существует.

Строить миры – задача не только Творца, но и любого творящего что-то. Даже, наверно, любой твари. Началось с ветхого Адама, дававшего предметам и явлениям имена.

И вот – очень хочется сохранить имена. Тех, кто дорог. Я не умею и не хочу – на мраморе или граните. Более прочным материалом кажется мне слово.

А ещё есть робкая надежда, что те несколько жизней, которые уже прожил лично я и которые отразились в этих поэмах, захотят прожить, в них погрузившись, хотя бы несколько читателей.

Кстати (крючок для читателя), это самый простой способ продления собственной жизни! Продления на другие – воспринятые и прочувствованные.

Беда, увы, с восприятием стихов. Их у нас в последние много лет разучились читать – надо бы снабжать, как ноты, разными знаками: крещендо, диминуэндо… Надо бы предложить издателям с этими знаками стихи печатать…

Но нет более ёмкого способа передачи информации – эмоциональной, прежде всего, – чем стихи. В этом смысле книжка, которая перед Вами, только кажется тоненькой.

Прошу Вас, читатель, ударяя при чтении правильно, попытаться прожить вместе со мной лишние полвека. Спасибо.

А комментарии – это для тех, кто захочет узнать что-то не вместившееся в стихи про реальных героев поэм или про обстоятельства их (поэм) появления на свет.

Детдома и ларька соседство —

один из переулков детства,

где до сих пор покоя нет,

где время в склянках, время в банках,

в расспросах, слухах, перебранках —

меняется на горсть монет,

где моё детство побывало,

вставало в очередь, играло

ледышкой около ларька

и на детдомовские окна,

всегда затворенные плотно,

глядело из-под козырька,

где из пословиц миллиона

«Болтун – находка для шпиона» —

всего одну запомнил я,

где дядьки в кожаных ушанках

и тётки в сизых полушалках

искали крайних

и края

неведомые представляли,

края, простёршиеся дале, —

за телевышкой, за горой…

края, где я ни разу не был,

где явно закруглялось небо,

срастаясь с дымкой городской…

Такой обычный переулок,

где каждый шаг бывает гулок

и каждый шаг неповторим,

пространство, что в себя вместило

людские судьбы – судьбы мира,

и всё не расстаётся с ним…

В проулке за детдомом старым,

у пункта по приему тары

толпится, как всегда, народ —

что принимают, всё сдаёт.

Бездумно-мудрые старухи

иконно складывают руки.

Коричневые сумки их

полны бутылок дармовых.

У ног мешок со стеклотарой —

какой-то человек усталый

стоит, касаясь головой

клочка проблемы мировой.

А девочка с двухлетней дочкой —

со стеклотарой непорочной —

проблемы не касается:

дочь за подол цепляется.

У Марьивановны в авоськах,

как будто капельки на вёслах,

блестят стекляшки. Вся она,

как в мысли, в них погружена.

С ней рядом отставной полковник.

Чтоб миру о себе напомнить,

пришёл, принёс бутылок пять

как повод в очереди встать.

И вот – по очереди этой,

как кистью, временем задетой,

по очереди по живой,

текущей поперёк и вдоль,

передаются факты, мненья,

сомненья и опроверженья…

Стояние в очередях

не столь способствует мышленью,

скорее – семечек лущенью

и мутной мудрости в очах.