На одном дыхании
Шрифт:
Надо помнить, что оба они были очень молодыми людьми (как мой внук-студент, что он еще понимает в мироустройстве!). Верили в то, что написанием конституции можно направить историю в нужное русло, ратовали за свободу и братство. Но при этом тот же Кондратий, написавший великолепным народным языком сатирические песни, очень быстро расходившиеся в народных массах, не хотел этой известности и боялся ее, писал, что не надо бы допускать этой популярности, как бы она не стала возбудителем бунта народного, кровавого и беспощадного. Вспомним, ведь и Пушкин писал о русском бунте нечто подобное.
Ах, какое это было время! Брожение умов в Европе, байронизм, казни королей, Наполеон, тираны и герои – молодым поэтам было от чего сойти с ума! Читать их письма, статьи, оды и думы, литературные споры, наполненные гражданскими помыслами, поэтические послания друг другу, укрепляющие дух, – необыкновенное наслаждение.
В стихах Кондратия Рылеева впервые прозвучало: «Как Аполлонов строгий сын, Ты не увидишь в них искусства: Зато найдешь живые чувства; Я не поэт, а гражданин!» И уже позже Некрасов, несколько перефразируя его, напишет ставшее знаменитым «Поэтом можешь ты не быть, Но гражданином быть обязан!..»
Рылеев имел огромное влияние не только на потомков, но в первую очередь на современников, хотя большая часть его произведений, носивших столь бунтарский характер, не были опубликованы при жизни, а уж после казни бунтаря и вовсе долгое время находились под запретом. К примеру, его «Гражданин», сочиненный накануне восстания декабристов, был опубликован в России лишь через 70 лет после написания, в 1893 году!
Но сатира Рылеева «К временщику» каким-то образом проскочила цензуру и была напечатана осенью 1820 года в журнале «Невский зритель». Кондратий сразу стал одним из популярнейших политических поэтов, ведь его произведение было, мягко говоря, не адресным, (как эпиграмма Пушкина на того же Аракчеева), а направленным против тирании, как явления. Приговор поэта был убийственным: «Но если злобный рок, злодея полюбя, От справедливой мзды и сохранит тебя, Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство Тебе свой приговор произнесет потомство!» Отзвуки этой сатиры мы услышим и у Лермонтова в его стихотворении «Смерть поэта», и у многих поэтов-современников.
Для меня весьма значимы взгляды Рылеева и на следование канонам в творчестве, изложенные им в статье «Несколько мыслей о поэзии» в журнале «Сын отечества». Уже тогда, на заре Х1Х века молодой поэт писал, «была, есть и будет одна истинная, самобытная поэзия, которой правила всегда были и будут одни и те же», то есть, нет обязательных стандартов, есть чувства и оригинальное их выражение во все времена, САМОБЫТНОСТЬ!
Он так завершает свою статью: «…оставив бесполезный спор о романтизме и классицизме, будем стараться уничтожить в себе дух рабского подражания, и обратясь к источнику истинной поэзии, употребим все усилия осуществить в своих писаниях идеалы высоких чувств, мыслей и вечных истин, всегда близких человеку и всегда не довольно ему известных».
Устремленный к идеалам, Рылеев сознательно не признавал обращение поэтов к прозе жизни, к реализму, не до того было ему, глашатаю Свободы! Поэтому и «Евгения Онегина» не признавал за шедевр, считая его ниже, нежели поэмы Пушкина «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан». Ну, не мог ученик даже обожаемому учителю уступить своих принципов! «Агитатора, горлана-главаря» увлекала одна, но пламенная страсть – борьба за высокие идеалы, пусть даже не до конца осознанные!
Я Маяковского нечаянно процитировала, но не случайно: юношеское упоение борьбой – удел многих поэтов. Но эти двое, при всей разности поэтического языка, самоотдачей на разрыв аорты, безусловно, родственны! Казнь, самоубийство ли… эта порода в мирной старческой постели не умирает, слишком азартно, безоглядно, бескомпромиссно чувствуют и живут! Против власти ли бунтуют, за власть ли новую поют – все одно, противление Злу в них не предполагает чувства самосохранения и трезвого расчета. Юношеский максимализм и преданность Идеалу – не важно в какой оболочке – лишает их опоры, уходит почва из-под ног. Это чувство обреченности я чувствую в стихах и письмах этих вполне состоявшихся при очень юном возрасте гениев российской поэзии, обреченности – и вместе с тем упоения борьбой.
За свою жизнь я перечитала огромное количество поэтических сборников, в разное время поклонялась многим, многих заучивала наизусть и с чувством декламировала. Но чем шире становился круг поэтов от переводных, вроде Аполлинера или Уитмена, до родных, вроде Александра Блока или Леонида Мартынова, тем труднее было произнести САМЫЙ ЛЮБИМЫЙ. Разность Заболоцкого и Бунина, Есенина и Цветаевой, Тарковского и Поженяна, богатство и разнообразие мелодий и ритмов, их лексическое несходство всякий раз и потрясали, и на какой-то миг увлекали, и снова подвигали на поиск новых имен, новых впечатлений и потрясений!
Но вот что замечательно: никогда ни одному из поэтов не хотелось подражать, и даже помыслов к тому не было. Ну, какой смысл подражать Блоку, когда можно услышать внутри себя его бесподобное: «Та жизнь прошла, И сердце спит, Утомлено. И ночь опять пришла, Бесстрашная – глядит В мое окно. И выпал снег, И не прогнать Мне зимних чар…И не вернуть тех нег, И странно вспоминать, Что был пожар». Умри – лучше не скажешь, а это – уже не только Блока, но и мое, присвоенное навсегда.
От любви к суровому и велеречивому Рылееву каким-то странным образом осталось во мне глубокое убеждение, что в поэтическом произведении должен чувствоваться нерв времени. Не красота образов, сложность метафор или особая закрученность мелодии (хотя все это, безусловно, в поэзии очень важно), а именно нерв времени и авторская позиция, его место там, в этом времени. Ну, или тут. В нашем. Поэтому когда на поэтическом сайте я читаю в условиях ограничения наряду с ненормативной лексикой и на политику, я не понимаю, как это может быть. Вот дипломат Тютчев, написавший не часто цитируемое стихотворение «Два голоса», заступил за эту черту запрета? Или еще нет?…
«Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,
Как бой ни жесток, ни упорна борьба!
Над вами безмолвные звездные круги,
Под вами немые, глухие гроба.
Пускай олимпийцы завистливым оком
Глядят на борьбу непреклонных сердец.
Кто, ратуя, пал, побежденный лишь Роком,
Тот вырвал из рук их победный венец».
Это ведь тоже о борьбе, о погибели непобежденных… Кстати, Федор Иванович не мнил себя поэтом и не рвался быть напечатанным, его насилу уговорили дать подборку стихов для журнала. А Пушкин, прочитавший стихи этого дипломата, был потрясен их глубиной и выразительностью! Я стихи Тютчева у сердца держу, несмотря на то, что кое-где сбиты ритмы, и количество слогов не сходится. Да и кому в ум придет включать метроном шаблона, когда говорит чувство, обретает голос индивидуальность!
Вон Бестужев, слушает стихи Кондратия и в восторге кричит, что он выше Пушкина «…в силе чувствований, в жаре душевном!» Над Бестужевым ещё не довлеют авторитеты и десятилетия поклонения Александру Сергеевичу, ему ГОРЯЧО от стихов Рылеева!
«Я ль буду в роковое время
Позорить Гражданина сан,
И подражать тебе, изнеженное племя
Переродившихся славян?
Нет, неспособен я в объятьях сладостратья,
В постыдной праздности влачить свой век младой,
И изнывать кипящею душой
Под тяжким игом самовластья».
Представляю, что было бы с бедным Рылеевым, выстави он свой стих в один из конкурсов Поэмбука! Если бы не забодали за политическую направленность опуса, вернули бы на доработку, пересчитав слоги и ударения. А я листаю состарившуюся синюю книжицу, читаю порывистые юношеские стихи, пытаюсь разгадать свои старые карандашные пометки на полях – и молодею душой. Ну, послушайте, какой задорный слог, юмор, уверенность в своих силах, в этом послании Бестужеву: