На окраине мира
Шрифт:
– Но как же заклятие?!
– Ах, это...
– смущенно потупилась Белка.
– Да как вам сказать... ну, в общем... не сработало ваше заклятие. Совсем. Испортилось, что ли? Не знаю, я не маг. Только меня совсем не задело, а от Куршика вовсе отскочило. Здорово, да? Я не говорил, что на него не действует магия?
– Нет, - дрогнувшим голосом отозвался Брон.
– Ну, значит, забыл. На самом деле это - врожденная особенность у всех, кто родился и вырос в Пределах. В том числе, и у моего малыша. Так что, когда Ивер по нам сдуру пальнул, заклятие взяло и отскочило, а потом с удвоенной силой шарахнуло по тому, что нашлось рядом - по деревьям. Я с утра специально посмотрел - три ствола начисто сожрало, а траву просто испарило на пять шагов в окрест! Стояли б вы чуть поближе, тоже бы там остались. Настоящий
Брон с немалым трудом приподнял гудящую голову и простонал:
– Так что ж ты, гад, тогда орал-то?!
– Так с перепугу, - бодро сообщила она.
– Кто ж знал, что у Ивера такие слабые нервы? Вот я и удрал, пока чего побольше в спину не прилетело. Потом отдохнул, поспал, перекусил малость... а потом дай, думаю, вернусь? Вдруг вы там без меня ушли? В болото какое сослепу влезли? Я ж слово дал, что доведу до места, а меня мама учила слово свое держать. Курш, правда, возражал...
– Гр-х-х-р!
– сердито подтвердил грамарец.
– Ага. Я даже почти согласился, что он прав. Но потом еще разок подумал и решил, что невежливо будет с вами не попрощаться. Вот и пошел обратно. А по пути этого горе-стрелка встретил: он как раз сотый круг по какой-то поляне наматывал. Удивился страшно, когда нас увидел, сперва вытаращился... прямо, как вы сейчас... потом чегой-то дернулся, да Куршик у меня с утра нервный встал, вот и... э-э, случилась оказия.
Белка быстро покосилась на огромный синяк Ивера и спрятала улыбку.
– В общем, пострадал немного ваш "братишка", но я не виноват - не надо было руки вскидывать: мой мальчик с некоторых пор очень беспокоится, когда в нашу сторону двигаются чужие пальцы. Вот слегка и... погорячился. Правда, Иверчик?
Ивер раздраженно дернул щекой, все еще остро переживая случившееся.
Да, он снова злился! И кто бы на его месте не злился, если бы всю ночь бешеным зверем прометался по лесу, раз за разом теряя след?! При том, что грамарец весил больше иного быка и должен был оставить внушительные отпечатки на влажной после вчерашнего дождя земле! Это дорога успела просохнуть, а в лесу от неосторожного движения до сих пор с листьев противно капало! Но он не то, что с трудом нашел место, где это чудовище сошло с тракта, но еще и немедленно потерял, отчего потом кругами ходил, выискивая следы крови, поломанных веток и обрывки своего заклятия! Которые, как всякий Магистр, разумеется, прекрасно видел, но которые каким-то непонятным образом постоянно уводили его в лес, отдельно от отпечатков умчавшегося скакуна, потом здорово петляли по чаще, издевательски кружа и бесконечно пересекаясь, а потом, наконец, неумолимо возвращали обратно. В ту самую точку, из которой вышли, где и закольцовывались, перебивая всякое разумное объяснение на корню. Будто леший его кругами водил и полночи душу выматывал! По всем буреломам провел, в каждый овраг заглянул, под каждым кустом повалялся, насмехаясь над усилиями уставшего воина. А потом, вдоволь натешившись, вернул его туда, откуда увел и, злорадно завязав кончик последний ниточки озорным бантиком, бесследно исчез.
Ну, разве такое бывает?!
Неудивительно, что внезапное "воскрешение" дерзкого пацана, которого бывалый наемник совершенно искренне полагал увидеть издыхающим или уже мертвым, привело его в столь неуравновешенное состояние. Честное слово: решил, что на того самого лешего и наткнулся! Больно неожиданно тот вывернулся из-за дерева и громко гаркнул сзади: "БУ!". От неожиданности Ивер дернулся, конечно, шарахнулся в сторону (а что вы хотите после напряженного дня, нервного вечера и бессонной ночи?!), инстинктивно поднял руки и машинально прицелился, еще не зная, в кого и зачем... ну, и не сразу понял, почему вдруг мир перевернулся вверх тормашками, а левая скула горит, как в огне: кажется, у Курша хорошо поставлен удар правым передним копытом.
Вот, собственно, и все. Если, конечно, забыть о тучах злобно жужжащей мошкары, липкой паутине, которая, кажется, вся собралась за эту ночь на его лице; не вспоминать про изгвазданные в грязи сапоги, вымоченные по колено ноги; упустить из виду порванный плащ и изрядно вымазанный в какой-то дряни правый рукав... тогда, действительно, все. Осталось только сесть на пенек, устало подпереть голову рукой и спокойно помереть, чтоб больше не мучиться.
– Так. Ладно, - живо провернулась на месте Белка.
– Мы спешим или нет? Время-то идет, распухшие вы мои, наниматель ждет, а я еще обещал в Озера вернуться, подарок красивой девушке поискать... Лакр, ты долго будешь штаны протирать? Пошли, сидни краснолицые, я давно готов.
В ее сторону плавно повернулись сразу шесть голов, увенчанные красноречивыми следами бурно проведенной ночи. Ее внимательно оглядели с ног до головы. Оценили. Проверили. Им, правда, потребовалось некоторое время на осознание того, что симпатичная, хитро прищуренная физиономия Гончей - единственная, на ком не было ни следа от укусов. Единственная, кому повезло сегодня нормально выспаться и перекусить; которая была безупречно чиста, ясна и умыта, как ясно солнышко. Да еще бессовестно полна сил, здорового веселья и тщательно укрываемой насмешки при виде их обезображенных и мучительно красных лиц.
– Э-э, - Белка примирительно выставила руки, когда во взглядах наемниках появилось опасное желание заметно уменьшить эту разницу.
– Я ж только предложил! Можем и обождать с недельку, пока отек не сойдет! Мне-то что? Не у меня же сроки горят!
Стрегон устало прикрыл немилосердно зудящие веки. Но деваться некуда: Заказ, незапятнанная репутация и нетерпеливо ждущий наниматель вязали их по рукам и ногам. Не было времени отдыхать и приводить себя в порядок. Хочешь, не хочешь, а идти надо, даже если башка гудит, как медный котел, в глазах - серый туман, кожа горит, будто кипятком ошпаренная, а внутри такая отвратительная слабость, что не хочется даже рот лишний раз открывать.
Проклятие... ну, и влипли же они с этим Заказом!
– Собирайтесь, - бросил негромко вожак и, подавив тяжелый вздох, первым заставил себя подняться.
Глава 8
По известному закону подлости, этот день, отвратительно начавшись, явно намеревался стать еще дерьмовей и гаже, чем даже с утра. В первую очередь потому, что эльфийская мазь снова оказалась совершенно бесполезной: она не только не уняла немилосердный зуд в искусанных лицах, не только не сбавила отек, но, кажется, с каждым часом дела у наемников шли все хуже и хуже. Даже у Ивера, которому посчастливилось избежать плотной мошкариной атаки у реки, но который с лихвой потом восполнил этот пробел многократными встречами с лесными кровопийцами и липкой паутиной. Причем, ему самому в какой-то момент показалось, что эффект от ночной прогулки получился не меньше, а то и больше, нежели у скрипящих зубами побратимов: всего за несколько часов лицо и шею ему раздуло так, что они, казалось, вот-вот лопнут. Кожа жутковато отекла, опасно натянулась, едва не трещала от напряжения. Глаза превратились в две узкие щелочки, губы стали похожими на толстые оладьи, нос безобразно распух и все время капал какой-то прозрачной дрянью, а щеки стало из-за спины видать. Будто вся кровь вдруг прилила к ним и грозила в любой момент прорваться. Только коснись - как брызнет алой водицей во все стороны. Прямо пузырь с водой, а не лицо. Но коснуться его как раз не получалось, потому что от легчайшего прикосновения всю голову пронзала такая острая боль, что привыкшие к ранам и виду крови Братья начинали тихо шипеть. Даже легчайшие порывы теплого ветерка доставляли невыносимые муки, не говоря уж о том, что неловко съехавший на лоб капюшон однажды и терпеливого Терга едва не вынудил застонать вслух.
Но это еще полбеды: как оказалось, начавшийся с утра дикий зуд, от которого суровые воины едва могли усидеть в седлах, к полудню стал таким жутким, что утренние мучения показались им верхом блаженства. Их словно изводил неведомый и страшный враг, беспощадно терзал, будто грешников в аду, не давал ни минуты покоя, ни мгновения передышки, ни капли облегчения. Никакой пощады. Ни почесать, ни дотронуться, ни заглушить. Даже вино не спасало, не то, что притирания или травяные настои, которых они - опытные следопыты - захватили с собой немало. Но все оказалось бесполезным: час от часу становилось только хуже. И лишь иногда, когда кожи касалась легкая прохлада, когда под низко надвинутые капюшоны все же пробивался ветерок, этот сумасшедший зуд слегка утихал. Но за ним приходила боль, и очень скоро они просто не знали, куда от нее деться.