На орловском направлении. Отыгрыш
Шрифт:
Сейчас время практических действий. Если он там, где думает, и события развиваются так, как им положено развиваться, то прежний командующий округом, генерал-лейтенант Ремизов, сейчас командует 13-й армией… нет, наверное, уже войсками Северо-Кавказского округа и буквально со дня на день возглавит 56-ю армию, ту самую, которой предстоит освобождать Ростов-на-Дону. Да и его преемник Курочкин наверняка уже на Северо-Западном фронте. Значит, в Орле — Тюрин… Теоретически. А практически… хрен знает, где он в это время обретается и чем занят!
Тоже вот — показательно. Ведь не вывезут оборудование, точно не вывезут, порадуют дяденьку Гудериана… или пожгут… Смотря какой это завод. А архивы-то, небось, уже… Впрочем, это в спокойные времена
«Ты хотел знать? Пожалуйста. Старший майор госбезопасности — не хрен с бугра. Вот и действуй!»
Пацан-напарник покосился сперва на ящики — хотел, кажется, присесть отдохнуть, да устыдился, потом на Годунова — выжидательно. Александр Васильевич неопределенно махнул рукой: поступай, мол, как знаешь, я не в претензии.
Мальчишка вздохнул — и, подволакивая левую ногу, двинулся в обратный путь.
Появилась минутка, чтоб толком оглядеться. Исподволь, конечно, дабы судьбу не искушать. Двор как двор, в меру просторный, в меру захламленный. Разномастные корпуса, вдоль стен буроватая травка проросла, дорожка к проходной вымощена серым камнем, возле конторы — габаритный стенд, в пятнах засохшего клея и с обрывками бумаги… Ничего, что помогло бы сориентироваться.
Как именно он материализовался посреди заводского двора — об этом лучше не думать, всё равно ничего не надумаешь, если верить куче попаданческих романов… а теперь ещё и собственной интуиции. А вот почему его неведомо откуда взявшейся персоной никто не заинтересовался — это понятно. В нормальном рабочем коллективе большая часть работников друг друга знает и чужака заметили бы мгновенно. Но, по всему видать, коллектива-то и нет. Есть люди, которых свела вместе печальная необходимость. То, что называется «случайные». Крепких мужиков-работяг всего-то с полдюжины. Дюжина неубедительно бодрящихся дедов — явно из кадровых, а то и из потомственных рабочих; месяц назад они наверняка были пенсионерами, пестовали садики и внучат… Несколько женщин, в чьи лица не надо долго вглядываться, чтобы сообразить — беженки. Ну и парнишки-подростки. Те, что порасторопней, — наверняка из фэзэушников. Прочие — вероятно, тоже беженцы.
Интересно, а он, Годунов, в своем старомодном… точнее, аутентичном — во, какие слова на почве стресса в голову приходят! — пиджаке, пропыленном так, как если бы в нём полсотни верст отшагали, с кем идентифицируется?.. Почему-то всплыл, перебивая достаточно здравые мысли, допотопный анекдот: «Что-то отличало Штирлица от жителей Германии: то ли волевой профиль, то ли гордая осанка, то ли парашют, волочившийся за ним». Вот и нечего у стенки маячить, внимание привлекать… да и ассоциации нехорошие возникают, со стенкой-то.
Все равно, как ни крути, выходит, что лучше не ждать неведомого, а объявиться самому. Хотя бы и потому, что он ни разу не Штирлиц и о способах сбора информации может только догадываться… попытка приведет, девяносто девять из ста, к изобличению его как шпиона. А вот если заявиться в контору и побеседовать… Без шума, гама и прочих спецэффектов. Заходим уверенно, как подобает лицу, облеченному властью, и — «спокойно, Маша, я Дубровский».
Сказано — сделано. Тщательно выдерживая средний темп, подошел к распахнутой настежь двери, сориентировался, повернул налево и предсказуемо уперся в массивную крашеную дверь с лаконичной надписью «Директор». Единожды стукнул и, не дожидаясь ответа, вошел.
Коротко взглянул на седовласого, боковым зрением пытаясь выцепить календарь или подшивку газет: сообразить, какое нынче число, — наипервейшее дело. М-да, это в книжках-киношках подсказки щедро развешаны-разбросаны заботливыми авторами так, чтобы героический попаданец долго неизвестностью не терзался…
Но то ли он, Годунов, представлялся неведомой силе, перебросившей его сюда, недостаточно героическим, то ли логика его пребывания в прошлом предполагала квест повышенного уровня сложности… Одним словом, ни тебе отрывного календаря, ни перекидного, ни свежей «Правды» поверх стопок бумаг, ни рояля в кустах… да и откуда бы взяться кустам в помещении? Чахлая герань в горшке на подоконнике — вот и вся растительность. В ней даже детская свистулька не поместится, не то что концертный инструмент.
Под недоуменно-настороженным взглядом седовласого вытащил из внутреннего кармана удостоверение.
— Здравия желаю. Старший майор государственной безопасности Годунов Александр Васильевич.
Выдержал паузу, давая возможность седовласому изумиться. Ну и представиться, само собой.
— Потапов Николай Кузьмич, исполняющий обязанности директора, — если И.О. и удивился, то удивление это было какое-то вялое и невыразительное.
Наверное, подумал Годунов, последние несколько дней разнообразное начальство тут косяками ходит. А воз и ныне там. То есть наивысшим начальством дядька признал бы сейчас того, кто нашаманил бы заправленные под завязку грузовики у заводских ворот.
— Надо понимать, если вас… гм… прислали, значит, эвакуация всё же ж будет? Или… — Потапов вопросительно приподнял бровь.
Молодец мужик, сразу берет с места в карьер, и вперед, как говорится, — к новым горизонтам.
— А давайте-ка мы с вами прогуляемся за периметром да и обсудим все наши «или», — осторожно ответил Годунов. Если повезёт, удастся разжиться самой необходимой информацией. Ну и, само собой, оглядеться.
Осеннее солнце дарило последнее тепло пока ещё свободному городу. По правую сторону от проходной виднелась просвечиваемая насквозь липовая аллейка. Узнаваемая. А уж когда Годунов разглядел не то чтобы вдалеке угловую двухэтажку с кружевным карнизом (которая на его, Саньки-Александра Васильевича, памяти была всегда), сомнений не осталось: аллейка, по которой они идут, прозывается не то Трубниковым бульваром, не то бульваром Трубникова в честь какого-то давно почившего в бозе губернатора. Ну а вышли они, яснее ясного (и мрачнее мрачного, к чему ситуация располагала как нельзя лучше) с территории завода «Текмаш». Тут родной брат деда токарить должен… в смысле, токарил, пока не ушел вместе с другими заводчанами добровольцем на фронт…
Интересно, а почему именно «Текмаш»?..
Ёшкин кот, сказано же было самому себе, чётко сказано: нефиг над курьезами попаданчества голову ломать! Тут, по всему видать, такое начинается, что вообще без головы можно остаться, в самом прямом и некрасивом смысле.
Кузьмич хранил выжидательное молчание недолго — видать, вконец задолбала мужика неопределенность:
— Товарищ старший майор, ну так едем мы или что? Уже определиться бы, как дальше-то, с июля месяца людей мурыжим, частью вывезли, а частью… ну, вы сами видели! — И.О. рубанул рукой — аж воздух свистнул. — А тут хотя б наверняка знали бы. Станки, опять же ж, — их, на крайний случай, закопать можно где-нибудь поблизости, так? Да хоть в Медведевском лесу, а место приметить. Но, опять же, машины нужны, машины! Хотя б телеги, хотя б на полдня! И ходил я, и названивал — все впустую. Нету, говорят, ничего — и точка. А как же ж нету, если…
Будто бы нарочно подгадав момент, поблизости многоголосо взревели моторы, а пару минут спустя из-за поворота, со стороны Герценского моста, пыля и грохоча, вышла колонна. В очертаниях головных машин без труда угадывались танковые башни. «Что за нафиг?», — подумал Годунов. Без особых эмоций, потому как до конца ещё не осознанный факт переноса действовал, как удар массивной киянкой по лбу. И принялся наблюдать.
«Нафиг» при ближайшем рассмотрении оказался тремя броневиками с пришлёпнутыми сверху танковыми башнями. Вслед за метисами немирного автомобилестроения промчались пара легковушек, полуторка со счетверёнными «максимами» в кузове, а следом — ещё две полуторки с бойцами. Кузьмич отреагировал на колонну умеренно нецензурно — так реагируют на опостылевшее хлеще тещи начальство.