На орловском направлении. Отыгрыш
Шрифт:
— В каком направлении следуете?
Вопрос, против его воли, прозвучал жёстко, как у какого-нибудь киношного энкавэдэшника.
— Я-а… — замялся водитель. — По приказанию генерал-лейтенанта Тюрина…
— Машина из гаража штаба округа? — милосердно помог парню Годунов.
— Так точно.
— Бежим?
— Бежим, — неожиданно легко и чуть ли не с вызовом согласился невольный аутсайдер.
— А чего так неорганизованно бежим-то?
— Два раза заглохла, — парень с неприязнью покосился на эмку.
— Плохо, значит, за машиной следим?
— Да я только три дня как…
Начал оправдываться, запнулся, вопросительно посмотрел на Годунова.
— Машина нужна
— А разве мы не… — водитель снова осекся. — Виноват. Разрешите обратиться…
Годунов махнул рукой — вопрос понятен и без долгих слов.
— Город мы не оставляем.
«Пока», — мысленно закончил он.
— Вот это здорово! — обрадовался парень с такой непосредственностью, что Годунов окончательно утвердился во мнении: к треугольничкам, да к форме вообще, он ещё не привык.
— Звать-то тебя как?
— Сержант Дёмин, — бодро отрапортовал водитель. И добавил нерешительно: — Сергей.
— Дорогу к облвоенкомату, надо понимать, знаешь?
— Так точно.
— Поехали.
Час, конечно, уже поздний. Но время — военное. Так что…
Снова положимся на неё, на судьбу.
Глава 8
29 сентября 1941 года,
Орёл
Домчались, попетляв по непривычным, но узнаваемым улицам «дворянской» части города, минут за десять. За столь короткое время вряд ли возможно измыслить дельное объяснение, с чего это вдруг целый старший майор госбезопасности прибыл для инспектирования в откровенно непрезентабельном виде и без каких бы то ни было подтверждающих полномочия бумаг, как гоголевский ревизор — инкогнито. Угу, и тоже самозванец. Тут хоть день думай, хоть неделю, хоть целую вечность — фиг до чего путного додумаешься. Кроме сакраментального: наглость — второе счастье. Конечно, он, Годунов, актёр не бог весть какой, да и лгущий без зазрения совести ловкач — не его амплуа, однако ж делать нечего, придётся лицедействовать. Начальственный гнев, если рассудить, не в таком уж дальнем родстве с растерянностью. Орёл и решка одной монеты… и нужно бросить так, чтобы монета легла орлом.
Орлом.
Военкомат располагался в трехэтажном особнячке явно дореволюционной постройки. Здания этого Александр Васильевич никогда не видел, надо полагать, оно не уцелело. В другое время он, любящий всё строгое и основательное, задержался бы, чтобы неторопливо оглядеть достопримечательность. Но покой нам… даже не снится. И сон, похоже, скоро попадет в перечень контрабандных товаров: урвать реально, да цена высока.
Благо хоть надежды оправдались (вот бы и дальше так везло, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!): дверь была не только не заперта — открыта настежь и к тому же заботливо подперта камушком, наглядно свидетельствующим о простоте здешних нравов.
Годунов, старательно изобразив на лице невозмутимость, вошел, без суеты огляделся по сторонам. Из ниши слева дисциплинированно вышагнул средних лет красноармеец, наверняка из вновь мобилизованных, спросил ворчливо:
— Вы к кому, товарищ?
Наверное, подумал: заблудился мужик.
— Мне нужно срочно поговорить с военкомом, — Годунов четким эффектным движением раскрыл удостоверение на уровне глаз постового.
— Одну минуту, товарищ старший майор, — в ответе сквозило нескрываемое изумление. Но, надо отдать красноармейцу должное, подобрался он мигом, коротко взглянул на дежурного за столиком: что, мол, делать?
Тот уже делал: в руках телефонная трубка, на лице недоумение. И не через минуту, как обещано было, а секунд через десять выдал результат:
— Фомин… — Неловко, будто бы ему вдруг стал тесен ворот, повел головой. — Проводи.
Фомин тоже был отнюдь не юноша и тоже глядел оторопело, словно ему тень отца Гамлета показали. Хотя, если рассудить, сотрудник НКВД подобного ранга, вырядившийся по гражданке и рыскающий, аки тать в нощи, — сюжетец помощнее. И реализму в нём не сказать что больше.
А военком-то, похоже, здесь. Тем лучше, не придётся долго терзаться неизвестностью.
Добрая сотня шагов по полутёмным лестницам и коридорам вслед за Фоминым — а боец оглянулся всего раз-другой и то, похоже, лишь для того, чтоб убедиться: визитер не отстал и не заблудился. Радоваться или печалиться? С одной стороны, явное опровержение придумок кинематографистов о чуть ли не поголовной паранойе в Красной Армии. С другой — не слишком ли уж монументален пофигизм?
Так ничего и не надумалось: за очередным поворотом ярко высветился дверной проем.
Интерьер кабинета, понятно, оказался «как в кино». Да и его хозяин лицом и, что называется, статью напоминал киногероя: косая сажень в плечах, ладно пригнанная лётная форма, светлые волосы, зачесанные ото лба назад. И черная повязка, закрывающая левый глаз. Правый, вполне ожидаемо серо-голубой, смотрел вопрошающе, но уверенно.
— Здравия желаю, товарищ старший майор. Военный комиссар Орловской области майор Одинцов. Разрешите ваши документы.
«Во как!» — уважительно подумал Годунов, мигом корректируя своё отношение к здешней осмотрительности. Не полагается военком на дежурного и на русский авось, сам удостовериться желает. На фоне бегства командующего округом и бардака, который с большой натяжкой можно было назвать эвакуацией, кабинет с тяжёлым письменным столом, лампой под зелёным абажуром и с портретом Сталина на стене вдруг представился Александру Васильевичу райским островком порядка и организованности. А что держат двери нараспашку… ну так главное — бдят. Подобные вещи за годы службы Годунов научился улавливать мгновенно. Это сразу расположило его к майору, и убирать удостоверение он не торопился. В конце концов, корочки — единственная его надежда на легализацию, (словцо-то какое, прям из шпионских романов!), нельзя, чтобы военком усомнился в подлинности документа.
Не усомнился.
— Товарищ старший майор! На текущий момент силы гарнизона…
Это, конечно, очень важно. Без всякой натяжки — жизненно важно. Однако начальственный гнев изображать всё ж таки придётся. Во избежание последующих неудобных вопросов. Одинцов-то, по всему видать, не из раздолбаев.
— Вас ничего не удивляет, майор? — жёстко прервал Годунов и военкома, и собственные несвоевременные мысли. — Например, то, что я прибыл без предупреждения? И без сопровождения? — выдержал коротенькую, в один вздох, но очень весомую паузу. — Или мой, с позволения сказать, внешний вид?
— Прошу прощения… — сухо начал Одинцов.
— И есть за что. Что вы там о силах гарнизона? — Александр Василевич уперся кулаками в столешницу. — Начштаба округа чётко рапортует командующему Брянским фронтом: дескать, у вас тут артиллерии — хоть генеральное сражение давай, а на деле? А дело, по всему видать, швах. Железнодорожный-то узел зенитки надёжно прикрывают, нет? Про авиацию даже не спрашиваю. Тут, правда, без победных рапортов обошлось. А вот лично у меня не обошлось, как видите. В двух километрах от города под бомбёжку угодили, — Годунов перевел дух. — Так что никого со мной теперь нет и ничего, кроме удостоверения, предъявить в подтверждение своей личности и своих полномочий не могу. Придётся вам пока что поверить мне на слово…