На острие иглы

Стальнов Илья Александрович

– Это и есть мой труд в поте лица, отец мой, – огрызнулся цыганенок, а в этот момент его брат-близнец срезал с пояса священника опрометчиво прикрепленный туда кошелек.

Толстая цыганка ухватила за руку матроса с повязкой на голове:

– Давай погадаю, сеньор, что тебя ждет.

– Не до тебя, красотка. Я найду лучшее применение своим денежкам, толстуха.

– Ну тогда, золотой мой, я погадаю тебе бесплатно.

– Ну что ж, бесплатно хоть обгадайся.

– Тебя, бриллиантовый мой, смоет скоро крутой волной, рыбы обгложут твои

косточки, и никто о тебе слезы не прольет, потому что ты жаден, как разбогатевший раввин.

– Ах ты подлая дрянь! Чтоб ты сдохла, чтоб тебя живьем слопали собаки!

– Ах, а тебя… Чтоб у тебя вместо носа рог вырос! Чтоб у тебя ребенок с хвостом родился! Чтоб тебе до смерти ничего, кроме воды, не пить! Чтоб…

Привлеченные шумом, через толпу стали пробираться стражники, и цыганка испарилась, оставив злого, растерянного матроса, обалдевшего от такого напора.

– Сюда! – Я дернул Адепта за рукав и затащил его в самую гущу народа. Мне тут же отдавили каблуком ногу, но это было не так страшно по сравнению с тем, что могло случиться.

– Что такое? – спросил Адепт.

– Это он, Бернандес!

– Мертвый?

– Да. Только выглядит чуть получше, чем обычные покойники, – скривился я. – Хуже сюрприза не придумать.

Вряд ли Бернандес знал наверняка, что мы собрались в дальние края. Скоре всего он просто предусмотрел такую возможность и теперь толкался здесь с парочкой (а может, и больше) сообщников. Он был без шляпы, на голове белела повязка, а рука была обвязана тряпкой, на которой темнели бурые пятна. И стоял он именно там, где и должен был стоять, чтобы доставить нам как можно больше неудобств. Место он выбрал на возвышении, откуда мог обозревать значительную часть порта с длинными приземистыми рядами складов, площадью и длинными деревянными пирсами, у которых лениво покачивались суда, как бы накапливая силы для дальнего похода. Пройти мимо него и остаться незамеченным было невозможно. Он стоял как вкопанный и только водил головой, как волк, принюхивающийся к запаху мяса.

– Что нам делать теперь? – спросил я.

– Если мы напоремся на него… Он не остановится ни перед чем. Даже если и не убьет, то затеет такую свару, что флот уйдет без нас.

– Что из этого следует?

– Нам нужно обойти его и незаметно проникнуть на «Санта-Крус». Учитывая его одержимость и сверхчеловеческое чутье, а также упрямство и еще кое-что, нет никакой надежды, что он сам уберется с этого места. Надо как-то согнать его оттуда.

– Каким образом?

– Будем думать…

– Золотой мой, дай монету, погадаю. Узнаешь, что будет, как беды избежать, где любимую найти и как сердце ее покорить. Дай монетку, золотой мой! – Толстая цыганка, только что разговаривавшая с матросом, вновь искала легковерных и щедрых простаков, и почему-то решила, что мы как раз из этой породы.

– Хорошо. – Адепт вытащил несколько монет.

При виде такой суммы лицо цыганки вытянулось, и. она издала какой-то утробный звук. Рука ее потянулась к деньгам,

но Адепт сжал пальцы в кулак.

– Подожди, сначала работа.

– Все, что хочешь, золотой, нагадаю! За такие деньги! Говори.

– Я сам кое-что хочу тебе нагадать. Например, что у тебя семеро детей, а недавно ты украла еще одного, – усмехнулся Адепт, глядя, как глаза цыганки округляются и она начинает хватать ртом воздух. – Но не об этом речь. Часть этих денег ты получишь сейчас, и в два раза больше, если сделаешь работу. А поработать тебе придется.

Он изложил все, что нужно сделать, и отсыпал цыганке часть монет.

– А если бить будут? – покачала головой она. – Надбавить надо.

– Добавлю, если сделаете дело.

Она обернулась и что-то крикнула ш. своем языке. И будто по волшебству отовсюду стали стекаться цыгане: четырнадцатилетние мамаши с детьми за спиной, ребятня самого разного возраста и даже двое мужчин-цыган, которые обычно сопровождают женщин, отправляющихся на добычу денег. Вскоре их набралось человек тридцать. Одна половина окружила нас, а вторая направилась к капитану Бернандесу.

Ну вот, начинается!

– О, Педро, любимый мой, я так давно тебя искала! – заголосила молодая цыганка, распахнув объятия и бросаясь к капитану.

Он кинул на нее изумленный и злой взгляд и произнес:

– Ты ошиблась, шлюха!

– Педро, как ты можешь так говорить обо мне? Обо мне, твоей черноглазой Лауре, которую еще недавно называл ласточкой и козочкой. – Она всхлипнула и бросилась к нему на грудь.

– Отойди, шлюха, или я сверну тебе шею!

– Люди, он собирается свернуть мне шею! Той, которая ночью на теплой земле, заменявшей нам мягкое брачное ложе, клялся в вечной любви! Мне, матери его ребенка! – Тут же ей в руки сунули младенца, которого она попыталась вручить капитану. Тот оттолкнул ребенка, забористо выругался, и рука его потянулась к шпаге. Цыгане обступившие его, возбужденно загалдели,

– Уйдите отсюда или я выпущу вам кишки! – заорал громогласно капитан Бернандес. – Стража!

– Да, стража! – заорала молодая цыганка, падая на колени и обнимая ноги капитана. – Идите сюда, стражники! Он хочет убить меня! Меня, его длинноногую трепетную лань, как он еще недавно меня называл. О, стражники, лучше вы убейте меня! Мне незачем жить! И я не хочу умирать от руки этого мерзавца, еще недавно богохульно честившего святую католическую церковь!

– Ах ты… – Голос капитана захлебнулся от ярости. Бернандес потянулся пальцами к шее цыганки, но тут подоспели стражники, и начался истинный бедлам. Бернандеса оттащили от цыганки. Он требовал арестовать ее за нападение, она же ломала руки и называла его не иначе как «мой возлюбленный». Стражники ничего не могли понять. Наконец один из них заявил, что не удивляется тому, что сеньор соблазнился прелестями цыганки, бывало, сеньоры и поважнее его соблазнялись ими. Рука Бернандеса снова потянулась к шпаге, но стражники пообещали тут же арестовать его.