На острие меча

Сушинский Богдан Иванович

— То, о чем вы говорите, — смирился Гяур с тем, что правды от графини все равно не добиться, — делалось с ведома военного командования. А здесь налицо вызов к канцлеру. — И надолго умолк.

— Над чем задумались, князь?

— А не может ли случиться так, что причиной послужил донос майора де Рошаля?

— Вы тоже бывали откровенны с ним? Напрасно. Впрочем, успокойтесь. Перед своей гибелью мерзавец виконт не успел оказать вам такой чести. Другое дело, что, по странной случайности, именно такое же письмо с подписью канцлера пришло и полковнику Сирко. Как раз в тот день, когда я давала прием, —

проговорила графиня, поправляя платье и усаживаясь прямо на комод.

— Вы уверены, что именно такое? Все считают отъезд Сирко неожиданным. Никто толком не знает, зачем его вызвали. Отсюда редко кого вызывают, даже когда речь идет о высокопоставленных польских сановниках. Да и сам полковник ни словом не обмолвился ни о своем отъезде, ни вообще о письме.

— О письмах.

— Что?

— Видите ли, мой мужественный князь, в тот день полковник получил сразу два письма. Одно из них, как и вам, пришло из канцелярии Оссолинского. Другое — от французского посла в Варшаве графа де Брежи, — не спеша, неохотно натягивала она чулки. С куда большим удовольствием она снова отшвырнула бы их.

— Он говорил вам об этом?

— Считал, что это тайна. Потому и молчал.

— Тогда как вы узнали о письмах?

— Не попугайничайте, Гяур. Задавать одни и те же вопросы, да к тому же — даме, просто неприлично.

— Извините, — пробормотал князь. — Вы назвали графа де Брежи. Еще один ваш знакомый?

— Француз, причем истинный, — опять прибегла к словесной уловке Диана. — Можете мне поверить, мой непоколебимый, но грустный князь. О нет, не стоит ревновать. Все равно в Париже вам непременно намекнут на то, что графиня де Ляфер была любовницей герцога Орлеанского. Одной из самых юных его любовниц, уточнила бы я, присутствуя при этом разговоре.

— Самого герцога Орлеанского? Дяди Людовика XIV?

— Не скажи я вам этого, так никогда и не узнали бы, что в этот прекрасный лунный вечер здесь, на краю Украины, вы поневоле стали лютым врагом и соперником герцога Орлеанского. Признайтесь, что уже возгордились?

48

Нет, герцогиня была неправа, настраивая его против хозяйки пансионата. Очевидно, она делала это из ревности или зависти.

Оказалось, что маркиза Дельпомас — сама вежливость. Экипаж приняли слуги. Лейтенанту, Сержу и кучеру выделили по комнате в «доме для попечителей». Дав гостю немного передохнуть, маркиза любезно пригласила его вместе отужинать.

За столом д'Артаньян несколько раз пытался завести разговор о деньгах, поскольку так и не знал суммы, которую нужно было внести.

— Вы опять о деньгах, любезнейший граф?! — укоряла его Эжен, наклоняясь к нему через стол, и озорно прищуривалась, приправляя этим ослепительную улыбку. — Неужели вы допускаете, что, если бы не поспели со своими деньгами, наша красавица Лили, которую все мы просто обожаем, была бы в чем-то ущемлена? Как вы могли такое подумать, граф?

— Все значительно проще, — старался не поддаваться ее колдовским чарам д'Артаньян. Еще слишком свежими оставались в памяти пощечины герцогини д'Анжу. Особенно словесные. С него достаточно. — Я прибыл с фронта. У меня только один день, поскольку завтра к вечеру обязан быть в Париже. А мой друг, барон фон Вайнцгардт, оказался в госпитале, — правда, Лили не должна знать об этом, — и он очень волнуется.

— Разве я позволяла себе когда-либо напоминать барону о финансовых обстоятельствах? — напускала на него бесовские страсти Эжен. — Конечно, вынуждена признать: некоторые опекуны и покровители совершенно забыли о своем долге помогать пансионату, забывая при этом, что бедная маркиза Дельпомас не в состоянии содержать столь важное заведение на свои скромные средства. Но когда единственный попечитель на войне!.. Ах, не расстраивайте меня, граф.

Сумму маркиза, в конце концов, все же назвала. Но прежде спросила:

— Деньги, конечно, принадлежат не барону? Они ваши, но только потому, что вы заняли их у кого-то из своих парижских знакомых?

— Часть денег я, в самом деле, занял, остальные же — мое жалованье.

— Так я и подумала, — лучезарно осенила его взглядом Эжен, называя при этом смехотворно маленькую сумму. — Остальное пусть остается вам.

— Но этого слишком мало! — изумился лейтенант королевских мушкетеров.

— В данном случае, вполне достаточно. И не спорьте, сверх этой суммы я не приму от вас ни одного су [44] .

44

Су — мелкая французская монета.

— Но в таком случае это будет полный расчет? Ведь, вернувшись из госпиталя, мой друг…

— Вернувшись из госпиталя, ваш друг барон может спокойно заниматься своими делами. Как и вы тоже. Спокойной ночи, граф. Деньги завтра утром вручите моей помощнице леди Стеймен.

— Но я желал бы увидеться с Лили, — предупредил д'Артаньян.

— Не сейчас же, граф, не вечером. Как это будет выглядеть в глазах остальных пансионесс? Дождитесь утра, потерпите.

Распрощавшись с маркизой, д'Артаньян решил, что еще достаточно светло и можно осмотреть само имение и его окрестности.

— Что-то не нравятся мне слуги маркизы, — предупредил его Серж, призванный сопровождать хозяина. Он появился с двумя пистолетами за поясом и лично проверил пистолет графа. — Особенно турок, который встречал нас, и этот рыжий шотландец.

— Что за страхи, сержант? — он так и продолжал называть слугу по его армейскому чину, резонно считая, что это должно хоть как-то возвышать Сержа в его собственных глазах. Как и в глазах окружающих. — В конце концов, мы в девичьем пансионате.

— Том самом, тело одной из воспитанниц которого — из числа неугодных маркизе — выловили недавно в реке.

— Чье именно тело? — насторожился лейтенант.

— Амелии де Мюно, подруги нашей баронессы Лили, с которой они жили в одной комнате. Такая же опасность угрожает и самой баронессе.

— Откуда тебе это известно?

— Я обещал молчать.

— Так молчи, если обещал. Под раскаленным железом молчи. Но не со мной же!

— Мне рассказала все это воспитательница, она же и служанка маркизы, Илирия. Гречанка. Она утверждает, что самой баронессе тоже угрожает опасность. Гречанка не сомневается, что Амелия убита слугой-турком. По приказу маман Эжен.