На острие ножа

Блэкмен Мэлори

Нет, конечно. Чем это мне-то поможет, в самом деле?

А это точно не способ начать лучше относиться к себе?

Я нормально к себе отношусь, спасибо.

Посмотри на себя в зеркало и повтори.

Ты забываешь одну важную деталь. Не исключено, что Джуд на самом деле невиновен.

Посмотри в зеркало и повтори и это тоже. Сеффи, когда ты наконец простишь себя? Когда дашь себе передышку?

Хватит! Пожалуйста, хватит!..

Я

застонала и перекатилась на живот — заснуть не получалось. Темнота, которая должна была быть моей союзницей, не приносила прежнего покоя. Раньше мне всегда было уютно в темноте. Я чувствовала себя свободной. Анонимной. Никто не смотрит. Никто не судит. Но теперь темнота словно насмехалась надо мной. Я снова застонала. Если бы кто-нибудь сейчас подслушал мои мысли, меня бы мигом отправили в сумасшедший дом. Лежу и мысленно спорю сама с собой по поводу того, что собираюсь сделать. До чего я дошла!

Но с кем еще мне поговорить? К кому обратиться?

В любом случае я готовилась совершить поступок чудовищно глупый, не говоря уже о том, что опасный, но в глубине души я понимала, что меня ничто не остановит. Я ступила на дорогу в ад.

И назад пути нет.

Глава 55 ? Джуд

— К тебе посетитель, — сказал мне охранник-треф.

— Никого не желаю видеть, — прошипел я в ответ.

Я даже не стал смотреть на него. Лежал на своей койке в камере и считал, сколько на потолке еще осталось чешуек краски. Суд должен начаться через несколько дней. Сделано все, чтобы процесс пошел полным ходом. Я хотел еще раз попытаться выйти под залог, но шансы на это были минимальные. Скорее всего, я останусь под стражей до конца процесса. Так всегда поступают с нулями вроде меня. Тюрьма будет моим домом до самой смерти, которой теперь недолго ждать.

Я повернул голову. Охранник смотрел на меня.

— Что? — рявкнул я.

— Посетительница говорит, что ее послал твой брат, — сказал треф.

Тут я невольно дернулся. Мама… Я не хотел снова с ней говорить, особенно после прошлого раза. Не хотел видеть боль на ее лице, когда она смотрит на меня. Я уже одной ногой в могиле. Всем будет лучше, если мама просто уйдет. Но как раз когда я открыл рот сказать, что не хочу ее видеть, слова застряли на языке. Я попробовал еще раз. То же самое. А как же четвертое правило Джуда — любовь равна беззащитности. Никогда не показывай ни того ни другого? Я украдкой вздохнул.

— Ладно, я с ней поговорю, — неохотно проговорил я, сел на койке и свесил ноги.

Чутье подсказывало, что я совершаю большую ошибку, но, кроме мамы, у меня не осталось родных, а это что-то да значит. Я встал и направился к двери камеры. Замок щелкнул, лязгнул, и дверь открылась.

— Мне надо опять надевать на тебя наручники? — спросил треф.

Я мотнул головой. Не хватало еще, чтобы мама видела меня в наручниках.

— Будешь нормально себя вести?

— Я же сказал — буду! — прорычал я.

Если этот треф не перестанет ко мне прикапываться, он пожалеет.

Я, может, и лечу под откос, но еще успею прихватить с собой кое-кого из этих ублюдков.

Словно из ниоткуда возник другой охранник-треф, они отконвоировали меня по коридору и первыми вошли в зал для свиданий. Для таких закоренелых преступников, как я, разговоры один на один исключались. Более того, посетителей от заключенных отделяла перегородка из пуленепробиваемого стекла от пола до потолка. Перегородка разделялась на открытые кабинки, так что создавалась иллюзия приватности, но охранники постоянно расхаживали из стороны в сторону, смотрели и слушали. Я прошел мимо нескольких других заключенных, прежде чем один из охранников указал мне на стул. Я еще не успел сесть, когда поднял голову и увидел наконец, кто ко мне пришел. Это была не мама.

Это была Персефона Хэдли.

А она что тут забыла?! От неожиданности я опустился на стул медленно, не сводя с нее взгляда. На миг я подумал, что это зрение откалывает со мной всякие фортели. Мы оба сели и уставились друг на друга. Во мне вскипела ярость. Теперь, когда меня ждала смерть, я страшно жалел, что не пристрелил Сеффи, когда была возможность. Единственное, в чем я мог себя упрекнуть, — это что я сорвался на Каре, а не на Сеффи. Вот была бы радость.

— Привет, Джуд, — тихо сказала Сеффи.

— Покуражиться надо мной пришла?

— Нет. Я пришла спасти тебе жизнь.

Вот уж чего я не ожидал. Сеффи не смеялась — но я засмеялся, и еще как.

— Смешная шутка! — сказал я, когда сумел подавить хохот. — Спасибо, хоть поржал.

— Я серьезно, — мрачно сказала Сеффи.

— Ты собираешься спасти мне жизнь? И как, интересно? — спросил я.

Она наклонилась вперед, и я едва-едва расслышал ее шепот:

— Я обеспечу тебе алиби.

И тут все сразу перестало быть смешным. Я сдвинул брови и посмотрел на Сеффи: неужели она и правда говорит серьезно? После чего заставил себя поверить, что да — хотя бы на секунду.

— Ты… это ты убил Кару Имега? — спросила Сеффи. И тут же добавила, так быстро и тихо, что я едва разбирал слова: — Нет, не надо. Не отвечай. Я не хочу знать.

Я промолчал. Сеффи покосилась по сторонам. Слева женщина-нуль пыталась успокоить плачущего ребенка, справа и заключенный, и посетитель были поглощены своими секретными разговорами и наклонились друг к другу так близко, что соприкоснулись бы лбами, если бы не перегородка в кабинке.

— Сколько времени ты пробыл в доме Кары? — спросила Сеффи, понизив голос.

Я внимательно смотрел на Сеффи и пытался по выражению ее лица, по позе, по одежде — вплоть до длинных висячих серебряных серег, которые выделялись на темной коже, — определить, насколько серьезно она говорит. Сеффи сидела молча и ждала, что я отвечу. Ну ладно. Подыграю ей — пока.

— Ты к чему клонишь? — спросил я.

Сеффи ответила не сразу — подождала, пока пройдет охранник. Когда он дошел до дальнего конца цепочки кабинок, она снова подалась вперед и спросила:

— Если я обеспечу тебе алиби, ты подтвердишь мои слова или скажешь, что я вру?