На пасеке
Шрифт:
Вот тебе и спокойная работа, вот тебе и до ста лет доживают!.. Теперь он пробирался по тонкой ветке, как воздушный акробат. И высота была подходящая. Только шёл Саня не под куполом цирка, а под огромным и синим куполом неба.
Остановился и, балансируя, держась, как говорится, за воздух, подвёл роевню под висящую чёрную грушу, начал голою рукой потихоньку стряхивать, сталкивать пчёл. Я не дыша следил за ним.
Пчёлы мягкими комками падали в роевню. Но некоторые взлетали, жужжа. Гудели в воздухе чёрным сверкающим клубом — над Саниной головою, руками и лицом. А он всё продолжал работать, будто ничего не замечая.
Наконец, всё так же балансируя на гибкой ветке, он закрыл роевню, живо привязал к ней верёвку и стал опускать. Над роевней кружились пчёлы — из тех, что прежде не хотели идти внутрь, а теперь стремились туда всеми силами, да поздно. Если сейчас открыть для них роевню, начнётся кутерьма — можно и весь рой упустить.
Саня опустил роевню на землю, крикнул мне:
— Неси её в зимовник.
Я прошёл лишь несколько шагов и вскрикнул от боли: пяток бездомных пчёл разом безжалостно вцепились в мою босую ногу!..
Когда я вернулся на террасу, нога успела уже опухнуть, словно я её вывихнул. Саня, усмехнувшись невесело, показал мне свою правую руку. То была не рука — лапа: красная, толстая. А правое Санино ухо быстро приобретало вид оладьи.
Под вечер я вынес роевню на пасеку и вытряхнул пчёл в пустой улей. Теперь я был в перчатках, в шляпе и сетке, в ботинках. Саня мог лишь давать мне указания: нажаленная рука его работала плохо.
Пчёлы повоевали немножко, но солнышко уже село, лететь им было некуда. И они все остались в новом своём доме. Здесь ждали их пустые соты — работай вволю — и рамка с мёдом — пропитание на первое время…
Легли мы в тот день рано, а когда поднялись, болезней наших как не бывало.
Позвольте вас пригласить на танец
О танцах пчёл придумано много легенд. В той старой Володиной книжке, которую я читал однажды во время дождя, рассказывалось о балах, что даёт «пчелиная царица» якобы в честь знатных залётных гостей.
Был жаркий день самой макушки лета — июль, семнадцатое число. Я помогал Лене осматривать ульи. Она была в лёгоньком платье без рукавов. Правда, в шляпе, но сетка поднята. И так она работала почти всегда. Странно, пчёлы её почти не жалили, словно жалели.
А я не верил в пчелиное милосердие. Я был в «непрокусываемой» рубахе с длинными рукавами, в тяжёлых джинсах. Да ещё эта шляпа и сетка. Работать так душно, парко — не хотелось до страсти. Но коли уж обещался помогать…
Мы подошли к новому улью, и я приготовился было снимать с него крышку.
— Смотри-ка! — сказала Лена удивлённо.
В эту жару приёмщицы корма ждали лётных пчёл не внутри улья, как обычно, а снаружи, прямо на «аэродроме».
И вот приземлилась пчела. Она дала нектару одной приёмщице, второй, третьей, четвёртой. Конечно, невозможно было рассмотреть крохотную каплю, которую каждый раз выпускала из себя прилетевшая пчёлка. Лишь видно было, как приёмщица всякий раз словно бы обнюхивает её. На самом деле она слизывала нектар.
Однако, опустошив зобик, пчела на том не успокоилась. Жужжа, она закружилась по прилётной доске, потом пробежалась немного и опять стала кружить.
— Лен, неужели танцует?!
Пчёлы, что были на прилётной доске, тоже, видать, удивились. Обступили танцовщицу. Потом некоторые стали повторять танец вслед за ней, как это бывает в деревне на кругу, когда одна плясунья раззадоривает и вызывает других.
У следующего улья мы опять увидели танцующую пчелу. Опять она рассовывала корм своим подружкам и кружилась, и бегала.
— Володь! Что гречиха, разве уже зацвела? — крикнула Лена.
За березняком, я знал это, есть большое гречишное поле. Последний раз я был там с неделю назад. Ходил за грибами и вот вышел к полю. Гречиха, казалось, даже и не думала зацветать. Впрочем, я не такой уж и знаток в этом деле.
— А что такое? — откликнулся Володя.
— Танцуют.
Володя подумал и сказал:
— Ну, стало быть, зацвела.
Не поленившись, я сел на Санин велосипед и напрямую, через березняк, отправился к полю. Они, между прочим, любят немножечко темнить, эти научные работники. Гречиха зацвела, пчёлы танцуют. Какая тут связь? На радостях, что ль, заплясали? Но пчёлы не умеют радоваться.
Они только умеют работать без устали. И потом умереть.
Ещё не выехав на опушку, сквозь последние берёзы я увидел прекрасный бело-розовый цвет, разлитый по всему полю. Это было удивительно красивое и спокойное зрелище: белое поле, тёмно-зелёная кайма леса вдали, и выше — синее, июльское небо.
Ветер качнул в мою сторону густой медвяный аромат. И я невольно вспомнил гречишный мёд, который не раз покупал на рынке. Он был тяжёлый, тёмный, часто почему-то засахаренный. Лежал в глиняных мисках большими, нетающими комками и льдинами.
Гречиховый ветер подул снова — густой, медвяный. И тут я услышал неторопливый рабочий гуд. Я прислонил велосипед к берёзке и вышел на берег белого озера. Оно полно было пчёл.
И днём и ночью цвела гречиха. В глубине цветков своих копила крохотные капли будущего мёда, а на тычинках — вкусный пчелиный хлеб. Это была её, гречихина, нелёгкая и непрестанная работа.
Над цветущим полем по невидимым своим тропинкам летали пчёлы. Собирали нектар и пыльцу. Это была их работа. И чем лучше пчёлы её выполнят, тем больше будет гречихи. Тем ярче и вкуснее она расцветёт на следующий год. Тем больше будет еды и работы для будущих поколений пчёл.
Зачем они танцуют
Лена посмотрела на танцующих пчёл и узнала, что расцвела гречиха. А как?
— Она по танцам пчёл крупнейший специалист, — сказал Володя. — Балетмейстер!
— Ну, а гречиха здесь при чём?
— Ты вот наблюдал за ними, когда они танцевали? — сказала Лена. — Что ты заметил?
— Ну… — я пожал плечами, — кружились, жужжали…
Уследить за танцами пчёл совсем не просто. Если бы Лена в прошлый раз не показала мне их, я б, наверное, и совсем ничего не заметил. А между тем тут каждое движение важно — как слово в разговоре. Или, лучше сказать, в рассказе. О чём же этот «рассказ»? Да, конечно, о самом главном для пчёл — о медоносных цветах.